— Да в задницу этого Септимия! Как он назывался раньше?

Она ответила, вздрогнув от грозного рыка:

— Господин барон Генрих Герхоун.

Томас ахнул, откинулся на спинку кресла, глаза выпучил ввеликом удивлении.

— Это такой черный, высокий, нос горбатый, а на правойшеке шрам, как будто звезда упала?

Она несколько раз кивнула, очень довольная, что можетподтвердить.

— Все точно, господин рыцарь. И еще один шрам,поменьше, над бровью. Я не раз его видела вблизи, рассмотрела.

— Он, — сказал Томас обрадованно и в то же время взадумчивости. — Точно он... Но почему?.. Ты иди, иди по своим делам. Олег,ты что-то понимаешь?

— Ты о чем?

— Почему рыцарь стал монахом?

Олег пожал плечами.

— Говорят, когда черт стареет, в монахи идет.

Томас нахмурился, рука его цапнула кувшин с вином, медленнои задумчиво налил полный кубок, но видно, что мысли порхают далеко от выпивки.На гнусный выпад язычника отвечать не стал, задумался.

Олег медленно и с наслаждением пожирал хорошо приготовленноемясо, затем налег на сыр, он здесь трех видов, свежий и хорошо пахнущий.Явились мастеровые, сразу заказали вина, заняли столик у самой двери, что Олегуне понравилось, при желании могут, слегка отодвинув лавку, вроде бы нечаяннозадевать всех, кто входит или выходит.

Вино им принесли в кувшинах, а из еды они заказали головкусыра на всех. Томас тоже все слышал, скривился, но, когда принесли сыр,уважительно покачал головой, мастеровые не прогадали: в головке не меньшедвадцати фунтов. Он слышал, как один из мастеровых с хохотом поинтересовался усоседа:

— Ты расскажи, расскажи, как устраивался дворецким!

Тот отнекивался, здоровенный рыжий парень с простецкимлицом, но остальные нажали, он сказал нехотя:

— Да все было неплохо, меня даже приняла сама графиня,а не метр... мерд... ну управляющий замком. Провели меня в гостиную, тамграфиня сидит с подругой, языками чешут. Осмотрели меня, расспросили, не болеюли чем. Я объяснил, что об меня можно бревна ломать. Потом графиня говорит:покажи, дружок, руки. Я показал. Она осмотрела и говорит, руки хорошие,сильные, а что мозоли, так все скроется под белыми перчатками. Потом говорит:покажи икры. Я штанины задрал, она посмотрела — хорошо, говорит, вполнеподходит для норманнских коротких панталон. А потом говорит — теперь покажиреференции. И тут, похоже, я совершил ошибку...

После паузы раздался громовой хохот. Мастеровые гоготалитак, что из кухни высунулся испуганный хозяин, сперва посмотрел на Томаса, тотзаулыбался тоже, и хозяин исчез, успокоенный.

— Бывает, — согласился мастеровой, который завелразговор. — У меня тоже было нечто похожее...

Он начал длинно и путано рассказывать, и снова у Олегасложилось впечатление, что тот больше присматривается и прислушивается кчему-то, а рассказывает заученно, потому что в разговор, как и в костер, нужнововремя подбрасывать дровишки.

Томас велел подать вина, хорошего вина, а не этой бурды, нанего начали коситься с враждебностью, как на всякого чужака, который говоритслишком громко.

Однако разговор там продолжался, кто-то начал о битвах исражениях, заговорили о сражениях, Томас не слушал и, лишь когда увиделвнимание на лице язычника, повернул в их сторону голову.

— ... и тогда он покончил с собой, — заканчивалрассказ мастеровой торжественно, — чтобы смыть пятно с имени и не пятнатьгерб бесчестным поступком.

Все молчали, только один из них, постарше, перекрестился исказал задумчиво:

— Вроде бы все верно... но церковь запрещает убиватьсебя. Это грех! Самоубийц даже не хоронят, как людей, а только за оградкой, какворье, злодеев, клятвопреступников и отцеубийц. А также сыноубийц.

Олег толкнул Томаса.

— А что скажет герой турнира? Ну почти герой.

Томас прорычал рассерженно:

— Грех или не грех самоубийство, не мое дело. Но это —воинское преступление! Такое же, как дезертирство.

Разговоры затихли, на рыцаря посматривали с ожиданием, ноТомас молчал, мужчины не говорят много, и тогда старший мастеровой сказалхитрым голосом:

— Что-то я такого не заметил в Библии... Или это вы,благородный сэр, прочли в других трудах святых апостолов?

Томас покосился подозрительно, не пытаются ли его оскорбить,предполагая, что он грамотный и даже читает всякие там книги, буркнул:

— А что непонятно? Господь дал человеку жизнь и велелпройти до конца, выполнить свой долг, а потом отчитаться об исполнении. А ктосам на себя наложит руки — тот дезертир, чего тут крутить?

Они переглянулись, Олег насторожился, что-то промелькнуломежду этими мастеровыми, что с каждым мгновением меньше похожи на мастеровых,но тут же исчезло. Снова они пили и ели, говорили о пустяках, а Томас, допиввино, со стуком опустил кубок на столешницу.

— Пойдем посмотрим комнату, — велел онОлегу. — Думаю, этот хитрец попробует нам подсунуть какую-нибудь дрянь...

Комнату, которую предложил хозяин, Томас одобрил, однаконеожиданно забраковал Олег. К неудовольствию Томаса, выбрал поменьше, содним-единственным окошком, не такую светлую, а на вопль рыцаря хладнокровнозаметил, что им здесь не жить, завтра утром поедут дальше. Зато перед окномзакатное небо, а не раскидистый клен, с которого он может попасть стрелой вгорящую свечу в комнате, а если из арбалета, то и в сам фитиль.

Томас сказал с отвращением:

— До чего же это, должно быть, неприятная жизнь — всегобояться!

— Зато живой, — ответил Олег автоматически, потомзадумался, посмотрел на Томаса со странным вопросом в глазах. — А что тыхотел сказать?.. Впрочем, не надо, знаю, что скажешь.

— В самом деле знаешь?!

— В самом.

— Откуда?

— У тебя такое... лицо. Совсем не королевское. Хитростимало, скажем мягко. Я не сказал, что дурак, не сверкай глазами!.. Ты честен ипрост, как твой прекрасный боевой конь. И хитростей у тебя не больше, чем у него,когда надувает пузо, чтобы подпругу не затянули туже... Но дело не в этом.Город, как мне кажется, уже немножко отравлен.

Томас подскочил в тревоге.

— Ты чего? Все такие довольные!

— Под боком Адова Урочища? — напомнил Олег. —Выходцы из ада уже поднялись на поверхность, а здесь рассуждают, какой король укакого область оттяпает, кто у кого жену увел... Разве что не кровь отравлена,а души... Ладно, это слишком сложное для тебя. Ложись, спи.