«В 9 часов утра только 2 градуса тепла (6 апреля по новому стилю. — Прим. авт.). С полчаса погуляли по Шталопенску, это что-то среднее между городком и селом, дома все каменные, крыты черепицей, хорошая кирка, биргам (пивной зал. — Прим. авт.), разные мастерские, школа, даже банкир и общественный садик. В саду плохонькая деревянная беседочка с чучелами птиц и с пюпитрами для музыкантов, перед беседкой площадка для танцев и столик для пива. ‹…› Кстати, сегодня мы в первый раз ночевали под перинами. ‹…› Бутерброды чудовищные!»

Другой реформатор драматического искусства, режиссёр В. И. Немирович-Данченко в своих оценках «прусского быта» гораздо категоричней. Шталлупёнен для него тем более не город, если уж и Кёнигсбергу он отказывает в праве считаться таковым:

«Я более противного места в Германии не знаю… Он очень близок к русской границе — и потому всего более знаком с нами. ‹…› У плохенького балагана сидели человек пятьдесят немцев, глядя в кружки пива сосредоточенно и упорно — точно там, на дне, они рассчитывали найти какой-нибудь волшебный талер.

В небольшом павильоне, похожем на клетку для попугаев, играл военный оркестр. Капельмейстер, апоплексический малый, дирижировал своей палочкой, точно он грозился ею немцам, пьющим пиво: „Вот я вас!“ Но немцы не пугались и слушали».

«Какие-то ободранные дамы, похожие на меланхолических кошек, вязали чулки. ‹…› О, эти семейные собрания разумных „мутерхен“ и „тохтерхен“ (матушек и дочек. — Прим. авт.), ожесточённо вяжущих свои бесконечные чулки, набрюшники и фуфайки. Можно подумать, что все они вместе вяжут фуфайку на целый земной шар — до того немецкая „гнедиге фрау“ („милостивая государыня“. — Прим. авт.) немыслима без шерсти и спиц!..»

Впрочем, была в Шталлупёнене и совсем другая жизнь. Параллельная — или перпендикулярная — благочестивому вязанию фуфаек и набрюшников. Короче, тайная. Ибо через Эйдкунен пролегали, кроме всего прочего, и контрабандистские тропы, которыми, кстати, весьма активно пользовались русские революционеры. Их-то и поджидали в Шталлупёнене «развязные русские „шпики“, одетые по-дорожному и следящие за всеми прибывающими и отбывающими русскими» (А. Брейтфус, участник российского революционного движения, впоследствии — эмигрант).

«Политических» шпики вычисляли довольно легко: чтобы доставлять в Россию нелегальную литературу, те особым образом её расфасовывали.

«Во всех пакетах должна была находиться одинаковая литература. В случае, если один или несколько пакетов попадут в руки полиции, необходимо было, чтобы в других пакетах оставались те же номера газет или книги. ‹…› Поначалу практиковались чемоданы с двойным дном: их по нашему заказу специально изготавливала в большом количестве одна маленькая фабрика в Берлине. Но все эти чемоданы были одного фасона, они примелькались, произошло несколько провалов. Тогда мы стали вделывать второе дно из крепкого картона в обыкновенные чемоданы поверх 100–150 тоненьких свежих номеров „Искры“. ‹…› Кроме того, изобрели „панцири“: для мужчин сшивали нечто вроде жилета и туда вкладывали 200–300 экземпляров „Искры“, для женщин — соответственно лифы и, кроме того, зашивали литературу в юбки. Это называлось на нашем языке „транспорт-экспресс“. ‹…› Кстати, немецкие полицейские и таможенники, вычисляя „транспорт-экспресс“ мужского пола, весьма благосклонно относились к нашим женщинам, которых „панцирь“ делал солидными и с хорошими фигурами» (И. Пятницкий, большевик, главный транспортёр «Искры»).

По донесениям агентов царской охранки, Пятницкому на Пражской конференции РСДРП «были поставлены на вид большие и мало оправданные необходимостью траты партийных денег». Видимо, пошив «соответственных лифов» стоил недёшево, да и дамы «с хорошими фигурами» требовали «соответственных» капиталовложений.

Но это всё — «взгляд со стороны». Так сказать, «русская жизнь» прусского Шталлупёнена. Хотя… именно «русская нота» всегда звучала здесь особенно отчётливо: во всех столкновениях между двумя соседствующими странами Шталлупёнену обязательно доставалось.

Так, во время Семилетней войны (1756–1763) здесь была сформирована «правильно организованная милицейская рота»: один офицер, четыре унтер-офицера, 18 лесников конных, 12 лесников пеших, трубач и 333 солдата. Но исход войны определялся совсем в других местах — и вскоре жителям Шталлупёнена пришлось, как и всем прочим, присягать на верность российской императрице Елизавете. Что и было проделано без особых эксцессов.

Вид на евангелическую кирху со стороны Ширвиндтерштрассе, 30–40-е годы XX века

Впрочем, период русской оккупации ничего, кроме приятных воспоминаний, жителям Восточной Пруссии не оставил. Русские научили пруссаков пить пунш и веселиться… хотя Шталлупёнена это коснулось в меньшей степени, в силу его «абсолютной аграрности». Немецкие крестьяне знали толк в сельском хозяйстве. Пышность, блеск и веселье — слова не из их лексикона.

К 1782 году в Шталлупёнене проживало уже 2357 человек. А в 1818-м город стал центром района Шталлупёнен (прусский район как административная единица был несколько «мельче», чем район в российском понимании). Так что с тех пор статус Шталлупёнена стал более весомым.

В 1878 году Восточная Пруссия была поделена на два округа — Кёнигсберг и Гумбиннен, и 36 уездов. Шталлупёнен входил в Гумбинненский округ и сохранял на протяжении всего XIX века традиционно аграрный характер. Улучшалось качество племенного скота (в Голландии закупались телята и бычки пёстро-белой мясо-молочной породы; скрещиваясь с местными «экземплярами», они давали достойное потомство).

Выращивалась рожь.

В 1860 году через город пролегла железнодорожная линия Кёнигсберг — Эйдкунен. С этого момента город предстал в ещё одной ипостаси — как железнодорожный узел. В 1892 году железная дорога соединила Шталлупёнен с Тильзитом (ныне Советск). Дорога и граница обеспечивали постоянный доход держателям гостиниц и трактиров…

Историки до сих пор не могут внятно объяснить, почему в начале XX века, накануне Первой мировой войны, в Восточной Пруссии вдруг началась антирусская истерия. Вроде и объявление соседей «недочеловеками» было ещё впереди, а ненависть вспыхнула вдруг — и со страшной силой.

Когда началась Первая мировая война, через Шталлупёнен вывозили из Германии «русских военнопленных» — в смысле, российских подданных, которые оказались в Германии и по разным причинам не смогли покинуть её сразу же по объявлении войны.

Хрестоматийным стал случай с семьёй великого князя Константина Романова. Он сам, его супруга и дети возвращались на родину уже после объявления мобилизации в Германии. По прибытии поезда в Шталлупёнен им было приказано не выходить из вагона, не открывать окон; у входа в вагон были выставлены часовые. Продержав арестованных в вагоне почти сутки, их вывезли на автомобиле из Шталлупёнена в сторону границы. Проехав некоторое расстояние, автомобиль остановился, сопровождающий немецкий офицер высадил семью великого князя в чистом поле и уехал. Оставаться в полосе между боевыми порядками воюющих сторон было очень опасно, а долго идти пешком болезненный К. Р. (так великий князь подписывал свои стихи) не мог. Спасла семью от несчастья случайность: на них наткнулся разъезд русских кавалеристов.