– Кажется, это самое безопасное место, куда можно принести наших раненых и погибших.

– Вы гугенот, Пит?

– Да.

Она пристально посмотрела ему в глаза:

– А я католичка.

– Я догадался. – Он кивнул на четки у нее на поясе. – То обстоятельство, что ваш дядя – месье Буссе, это подтверждает.

– И тем не менее кто-то принес меня сюда.

– Это был я. – Губы Пита дрогнули в улыбке. – Я лично принес вас сюда, предварительно обезвредив того, кто на вас напал.

– Обезвредив?! Вы имеете в виду… вы же его не…

– Убил? Нет, я его не убивал, хотя, должен признаться, у меня очень чесались руки это сделать. С мужчинами, которые нападают на женщин и детей, будь они хоть католиками, хоть протестантами, у меня разговор короткий. – Он нахмурился. – Скажите, что за человек ваш дядя? Я знаю, что он секретарь капитула, но порядочный ли он человек?

Мину покачала головой:

– Боюсь, он считает, что любая уступка приверженцам реформированной религии – это уже слишком много.

Пит наклонился вперед:

– А вы, Мину? Вы разделяете его взгляды?

Она склонила голову набок:

– Меня растили в католической вере, но с убеждением, что верования и взгляды других людей надо уважать. Кажется, я говорила вам, что мой отец держит в Каркасоне книжную лавку? У него можно купить книги на любой вкус.

– В Тулузе католики не склонны к подобной терпимости.

– Мой отец сказал бы, что вера – личное дело каждого человека, при условии, что он соблюдает законы. Или она, потому что представительницы моего пола точно так же способны рационально мыслить и горячо верить, как и любой мужчина. И то, свидетельницей чему я стала на улице Назарет, лишь подтвердило то, что я уже давно думаю: что большая часть всего этого конфликта подпитывается скорее жаждой власти, нежели подлинным благочестием. Именно она стала причиной вчерашних столкновений, а вовсе не любовь к Богу. – Мину вскинула глаза и увидела, что Пит пристально на нее смотрит. – Простите. Я слишком разгорячилась.

– Вовсе нет, – сказал он. – На самом деле я придерживаюсь точно такого же мнения. – Пит улыбнулся. – Похоже, мы с вами на самом деле вовсе не противники.

Мину почувствовала, как ослабевает тугой узел эмоций у нее в груди. Многие недели она пыталась представить, что почувствовала бы, если бы вновь увидела Пита. Во плоти, а не полустершийся образ из ее памяти. Чего она не ожидала, так это того, что все будет вот так обыденно.

– Хоронили жену одного купца-гугенота, – сказал Пит, переводя разговор на менее опасную почву. – Человека в нашей общине весьма уважаемого, друга одного моего доброго друга. И его жену тоже все любили. Но ее родные – католики, и они хотели похоронить ее по католическому обряду. Когда они лоб в лоб столкнулись с вашим шествием… – Он пожал плечами.

– Дело стремительно приняло скверный оборот.

– Именно так.

Пит принялся гонять туда-сюда костяшки счетов. Мину прикрыла глаза. Негромкое пощелкивание деревянных бусин о раму действовало на нее успокаивающе.

– А скажите, Мину, каким образом вы вообще оказались в Тулузе? Давно вы уже здесь?

Девушка улыбнулась. За своими воображаемыми диалогами с Питом она совершенно упустила из виду тот факт, что он ничего не знал о том, как сильно изменились ее обстоятельства с момента их последней встречи.

– Мы уже почти месяц живем у дяди с тетей на улице Тор. Тетя – сестра моей покойной матери, и, хотя наши семьи продолжительное время не общались, она мне очень нравится. Она женщина добрая и сердечная. Наш отец надеется, что покровительство месье Буссе пойдет Эмерику на пользу.

Пит вскинул брови:

– Вы сказали «Эмерику»? Я встречал парнишку с таким именем в Каркасоне. Буйные черные волосы, озорной и сообразительный?

– Да, это мой брат, – сказала Мину, потом погрозила Питу пальцем. – Должна признаться, я была немало на вас сердита, когда узнала, что вы попросили его помочь вам и тем самым подвергли риску. Я совершенно серьезно, – нахмурилась она, когда Пит ухмыльнулся. – Подговорить его сначала забраться в дом Фурнье, а потом тайком привести вам из Ситэ вашу лошадь, несмотря на то что был объявлен комендантский час! По вашей милости его могли арестовать.

– Простите меня, – с напускным раскаянием отозвался Пит, – хотя, смею полагать, Эмерик вполне в состоянии о себе позаботиться.

– Это тут вообще ни при чем, – сказала Мину, стараясь сохранять невозмутимость.

– Нет, я приношу свои извинения. Искренне. Но, говорю вам, своей свободой я обязан вашему брату. Если бы не его находчивость, я бы сейчас, вне всякого сомнения, гнил в тюрьме. Похоже, я перед вашей семьей в двойном долгу.

Мину продолжала хмуриться. Пит легонько подтолкнул ее локтем:

– Ну, я прощен?

– Вы в самом деле раскаиваетесь?

Пит приложил ладонь к сердцу:

– До глубины души.

– Ну ладно, тогда не будем больше об этом. – Она улыбнулась. – Эмерик утверждает, что вы обещали научить его одному фокусу с ножом? Какому-то особенному броску, который завладел его воображением. Он только об этом и твердит.

– Было дело. Теперь, когда я знаю, что мы соседи, я очень постараюсь сдержать свое слово.

Пит запустил пятерню в волосы, и с них посыпались хлопья золы и сажа. Мину засмеялась.

– Небольшая предосторожность, которая, к сожалению, оказалась не слишком стойкой.

– В качестве маскировки сгодится. Ваш настоящий цвет выделялся бы в толпе.

Теперь настал черед Пита смеяться.

– Мой друг говорит, что я брат-близнец английской королевы.

– Можно кое-что у вас спросить?

– Нет такого вопроса, на который я бы вам не ответил.

– Что значит «kleine schat»? Вы так сказали, когда я приходила в себя.

К удивлению Мину, Пит отвел взгляд.

– Ох, я и не подозревал, что произнес это вслух. – Он улыбнулся. – Это значит «маленькое сокровище». Так меня называла мама, когда вечером укладывала в постель. Мои детские годы прошли в Амстердаме.

– Мой отец очень любит бывать в этом городе.

– Он великолепен.

– Ваша матушка до сих пор там живет?

Пит покачал головой:

– Она умерла много зим назад, когда мне было семь, но ее могила там. Когда-нибудь я туда вернусь.

Мину, хорошо помнившая, как тяжело переживал смерть их матери Эмерик, взяла Пита за руку, не заботясь о том, что этот жест может быть воспринят как слишком смелый с ее стороны.

– Вы очень ее любили, – произнесла она негромко.