Повсюду вокруг стоял запах ярости, крови и ужаса. Огонь уже лизал ставни домов, языки пламени рвались ввысь, краска коробилась от жара и вспухала пузырями. Падая навзничь, Мину меркнущим взглядом успела заметить в вышине, в промежутке между крышами зданий, клочок ярко-голубого апрельского неба над Тулузой. Все звуки вдруг куда-то исчезли, не было больше ни криков, ни стонов. В последние секунды перед тем, как потерять сознание, она смутно ощутила, как вокруг нее сомкнулись чьи-то сильные руки.

А потом все померкло.

Пивер

Солнце уже садилось, и в воздухе тянуло прохладой. Оставив Канигу на попечение Ашиля Лизье, Бернар вышел за околицу и принялся разглядывать замок.

Расположенный в самой высокой точке над долиной, он был обращен лицом к единственной дороге, которая шла с запада на восток, – приземистое серое сооружение из укрепленных башен, соединенных стеной из грубо обтесанного камня. Приставив ладонь ко лбу, чтобы не слепили лучи закатного солнца, он отыскал глазами начало горной тропки, которая вела из деревни в замок, петляя по крутому склону, точно змея, свившаяся для зимней спячки. Сколько раз Бернар проходил этой тропкой в любую погоду, чувствуя, как гудят от напряжения ноги на самых трудных участках, а потом с облегчением выдыхая, когда на подходе к замку уклон выравнивался. Он в мельчайших подробностях мог бы воспроизвести в памяти деревянный подъемный мост, который вел от караульни в basse cour, нижний двор, и их скромное жилище у ворот Гайяр, где они с Флоранс поселились после женитьбы. Он представил, как проходит через арку и оказывается во внутреннем дворе и самой старой части замка, из которой в Средние века сеньор Пивера сдерживал натиск войск Симона де Монфора во время катарских Крестовых походов.

Тогда дела имения велись из цитадели, величественной каменной башни, построенной семейством де Брюйер. Их герб был высечен над главным входом, расположенным высоко в стене, к которому вел крутой лестничный пролет: стоящий на задних лапах лев с изогнутым раздвоенным хвостом и буквы «Б» и «П», означавшие «Брюйер» и «Пивер», по обеим сторонам от него.

Несмотря на характер своего господина, печально известного своим вспыльчивым нравом и жестокостью, поначалу они с Флоранс были тут счастливы. Бернар закрыл глаза, и жена вновь вернулась к нему. Он вспомнил ее темные глаза и черные кудри, почти наяву почувствовал ее нежную руку, лежащую в его руке. Вспомнил, как они вместе строили планы на будущее и наблюдали за тем, как сменяют друг друга времена года. Мокрый снег и метели горных зим; полевые цветы, пестрым ковром покрывавшие землю весной, безжалостный летний зной, а затем осень, любимое время года Флоранс, когда пейзаж окрашивался всеми оттенками меди, золота и багрянца. Кроме последней осени 1542 года. Тогда лили дожди, река Бло вышла из берегов, и мир, казалось, готов был уйти под воду.

Бернар протер запорошенные пылью глаза, и жена исчезла прочь, вновь покинув его. Старого одинокого человека, вынужденного вернуться в эту обитель тайн.

Хотя уже настали сумерки, на лбу у него вскоре выступил пот, а тяжелая дорожная одежда липла к пояснице, и все же Бернар продолжал упрямо подниматься по крутому склону. Каждый шаг давался труднее, чем предыдущий. Не раз ему приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.

Наконец Бернар преодолел последний поворот, и впереди показался замок. Он остановился. Вряд ли можно явиться вот так, без приглашения, и потребовать, чтобы его пропустили внутрь. На что он вообще рассчитывал? Ведь прошло столько лет, едва ли могли сохраниться какие-либо доказательства.

Бернар бросил взгляд на оставшуюся внизу деревушку, чувствуя груз всех до единого своих шести десятков лет. Потом, сообразив, что на открытой площадке перед подъемным мостом его будет видно как на ладони, он поспешно свернул с тропы в сторону, в чащу деревьев, которая подступала к замку с северной стороны.

Отводя тонкие ветки руками, он принялся осторожно пробираться по узкой тропке. Следы ног на влажной земле и несколько обломанных прутиков на высоте человеческого плеча наводили на мысль о том, что незадолго до него тут прошли браконьеры.

Отсюда, надежно скрытый за стволами, он наконец смог разглядеть очертания башни Гайяр и расположенной напротив нее башни Боссю, в которой находились темницы.

Когда он подобрался ближе к цитадели, до него донесся звук шагов часовых, патрулировавших периметр замка. Скорее всего, с наступлением ночи они укроются за стенами. С самой высокой точки квадратной башни открывался обзор на тридцать лье во всех направлениях: на запад до Белесты, на север до Шалабра, на восток до Кийяна, а на юге – до самых отрогов белевших вдали Пиренеев.

В стене, окружавшей верхний дворик, была калитка, которая вела в огород. Ею практически не пользовались, и, если удача будет на стороне Бернара и у калитки не окажется охраны, он в течение часа сможет пробраться в замок и выскользнуть обратно незамеченным. Если то, что он ищет, вообще возможно найти, оно должно быть там, в крепости.

– Ага!

Не успел он и глазом моргнуть, как его уже скрутили. Бернар вскрикнул от боли, когда руки ему заломили за спину. Потом накинули на голову грубый дерюжный мешок, и, получив тычок под колени сзади, он повалился подбородком на землю. Во рту немедленно стало солоно от крови, он с трудом мог дышать. Потом запястья его связали. Веревка была толстой и крепкой, впору быка стреножить.

– Еще один браконьер! За сегодня уже третий.

– Ведите его в башню Гайяр, – послышался чей-то приказ. – Пусть посидит там, пока не вернется хозяйка.

– Можно прождать ее очень долго. Наша благородная госпожа отправилась в Тулузу помолиться за душу своего мужа, ну, или, во всяком случае, так говорят.

Солдаты захохотали:

– Помолиться за его душу! Скорее уж, она станет молиться за то, чтобы он пораньше сгнил в своей могиле, старый нечестивец.

Бернар почувствовал грубый тычок в спину:

– Давайте отведем его в замок, пока совсем не стемнело.

– А может, лучше бросить его здесь на съедение волкам?

Последовал еще один тычок в спину, скорее всего древком пики. Бернар, шатаясь, поднялся на ноги.

– Давай, шевели ногами, деревенщина.

Он попался. Я расставила ловушку, и она захлопнулась. Хотя он и поклялся посвятить себя служению Господу, он ничем не отличается от других мужчин. Об этом говорят его тело, его руки, его дыхание. Он самый обычный человек из плоти, крови и желания.

Ключи от епископского дворца будут его, если он доверится мне. Епископ стар и, если верить болтовне слуг, весьма любит поесть и выпить. Его преосвященство уже давным-давно не отличит сладкого от кислого. У меня имеется все необходимое для того, чтобы поспособствовать внезапной остановке сердца или приступу осадной болезни. Это несложно.