– Я не знаю… – задумалась Клара, и, как ни удивительно, Виктор рассмеялся и сказал:

– А вам и не нужно это знать! В данном случае просто следует принять то или иное решение и аргументировать свой выбор.

Лекционная аудитория оказалась – в представлении Клары – похожа на трибуны зрителей вокруг футбольного поля. Это была этакая мужская зона. Но куда же делись женщины? Во время войны – а характер Клары как раз и формировался в те годы – женщины были повсюду и выполняли любую работу. А в этой университетской аудитории создавалось ощущение, словно женщин куда-то рассовали, как прячут в дальний ящик ненужные фигурки от часов с кукушкой.

Клара попыталась сосредоточиться на истории о царе. Фотографии членов его семьи Виктор расставил на выступе вдоль стены. Революционеры не проявили по отношению к царскому семейству ни малейшего милосердия, а затем все пошло как-то неправильно. А может, все пошло неправильно еще до этого? – подумала Клара, но Виктор твердил, что как раз после расстрела и были разрушены и превратились в ничто все революционные идеалы и мечты. И каждый раз, когда он с таким пылом рассуждал об этом, даже если речь шла о понятиях «коммунизм» или «революция», Кларе казалось, что он говорит о себе, описывает сложную траекторию собственной жизни – и сердце ее раскрывалось ему навстречу. Но разве не то же самое случилось и с ней? Нет, пожалуй. Она считала, что, по крайней мере, кое-какие чудесные вещи можно отыскать даже в руинах прошлого; она вспоминала морские раковины Пег и последний «данди»[20], испеченный Морин, и не могла сдержать улыбку.

Во время короткого перерыва Клара пошла искать уборную, но, хотя туалеты для мужчин встречались буквально на каждом шагу, до дамской комнаты ей пришлось брести чуть ли не несколько миль – такое ощущение, словно женщин с их потребностями здесь вообще никто и никак не учитывал. К тому времени, как она вернулась, Виктор уже начал новую тему – на сей раз речь шла о Троцком, а может, о Толстом, она не была уверена и на всякий случай решила подождать снаружи.

Когда наконец они снова оказались у него в кабинете, Клара сказала, что ей было очень интересно, и Виктор спросил: «Но вы хоть что-нибудь усвоили?» – и она воскликнула: «Да, конечно!» – но внутренне съежилась при одной лишь мысли о том, что он вздумает ее проверить. Но он лишь признался, что это самая любимая его тема, и она сказала, что это было заметно.

Клара вдруг даже пожалела, что они говорят не по телефону. Или не переписываются. Поскольку при общении в реальной жизни в его поведении, да и в ее тоже, чувствовалась некая неловкость. И трудно было бы, пожалуй, сразу объяснить, в чем тут причина. Возможно, в том, что подобное общение было внове для них обоих.

Клара сказала, что его студенты заставили ее почувствовать себя ужасно старой, и он со смехом признался, что и его они тоже постоянно заставляют чувствовать себя стариком. Потом, став вдруг серьезным, сказал:

– Но, Клара, вы же такая молодая! Вы еще вполне можете выйти замуж, родить детей… Если, конечно, вы мечтаете именно об этом.

И он вдруг покраснел.

– Дело в том, что… на самом деле… я вовсе не хочу никаких собственных детей, – тихо сказала Клара. Ее даже как-то взбодрило это признание, высказанное вслух. Ведь признаться в таком перед кем-то – это практически бунт, революция.

Виктор запустил пятерню в растрепанные волосы, чуть пригладил их и пробормотал:

– Понятно…

А Клара продолжила:

– Я просто подумала, что если мы соберемся… вступить в отношения, – Господи, уж не промахнулась ли она? Как это будет унизительно, если все-таки промахнулась! – то было бы справедливо, чтобы вы знали, каково мое отношение к этой теме.

Еще когда Виктор показывал ей картину «Завтрак в постели» и объяснял, что дама на ней очень похожа на нее, Клару, ей очень хотелось понять: не пытается ли он передать ей некое зашифрованное послание? Не означают ли его слова: «Я хочу, чтобы ты была такой, как эта женщина на картине»?

Виктор молчал так долго, что казалось – умолк навсегда.

– Я чувствую, – наконец заговорил он, – что Господь благословил меня, подарив Бернарда. Хотя лет десять назад я бы, наверное, захотел еще детей. Но не теперь. Теперь я нахожусь на совершенно иной стадии своего развития и с чисто политической точки зрения считаю неправильным приводить детей в этот многострадальный мир. Лучше уж чем-то помочь тем, кто в этом мире уже оказался, чем воспроизводить новых. Но это только моя личная позиция, ни за кого другого я говорить не берусь. – Он давно уже взял Клару за руку и не выпускал. – Так что, если вы предлагаете именно такие отношения, то я никаких препятствий для этого не вижу.

Слезы обожгли глаза Клары. Было рискованно проявить честность, но оно того стоило.

Когда он сказал: «Можно мне поцеловать вас, Клара?» – она лишь молча кивнула. Она давно уже этого ждала. В тот раз в саду возле художественной галереи она сняла великолепную пробу, но на этот раз рассчитывала на основное блюдо. Прислонившись к стеллажу с книгами, она чувствовала, что побеждена его близостью, но еще больше – прикосновением его губ к ее губам. Это было чудесно. И Клара решила, пока не поздно, взять быка за рога.

– Я на следующей неделе иду к врачу, – сказала она.

– А что случилось?

– Ничего… обычные противозачаточные меры.

Виктор посмотрел на нее сперва удивленно, потом взволнованно. А чему он, собственно, так удивляется? Клара даже немного смутилась. Может, она слишком поспешила, решив, что его поцелуи будут иметь логичное продолжение, хотя на самом деле никакого продолжения не предполагается? Или, может, он думает, что она девственница? И «пойдет на все» только после замужества? Но ведь ее кораблик уже так давно находится в открытом море. Ей двадцать семь лет, она пережила Лондонский блиц – как, с его точки зрения, им удавалось пережить те ужасные долгие ночи?

– Да-да, я понял, – сказал он, взяв себя в руки. – Вот и отлично.

Однако, думала Клара, когда они снова принялись целоваться, может, мне не стоит снова обращаться к своему прежнему доктору? Она, впрочем, и тогда ездила в соседний городок, и в клинике назвалась не своим именем. Теперь, наверное, придется ехать в другой город и называться другим именем, а это, пожалуй, чересчур. К сожалению, она не могла просто пойти к доктору Кардью. Он и Анита, конечно, замечательные, но иногда приходится четко разграничивать отношения с друзьями и собственную личную жизнь.

Она все еще размышляла на