Уимисс, не глядя на него, махнул – возьмите трубку – и продолжал завтракать, однако минуту спустя, поскольку Туайт не возвращался, а из холла не было слышно ничего, кроме неуверенного «Алло?», окликнул его:

– Что там такое?

– Плохо слышно, сэр, – раздался из холла расстроенный голос Туайта.

– Идиот, – буркнул возникший в холле с салфеткой в руке Уимисс.

– Да, сэр, – ответил Туайт.

Уимисс взял у Туайта трубку, и затем миссис Туайт с кухонной лестницы, а Туайт в холле, поскольку ему не было приказано уйти, услышали следующее.

«Да, да. Да, это я. Алло. Кто это?»

«Что? Плохо слышно. Что?»

«Мисс – кто? Эн… О, доброе утро. Я вас еле слышу».

«Что? Откуда? Откуда?!»

«Ах, так».

Человек на том конце что-то долго говорит.

«Да. Совершенно. Но вы сами можете убедиться, что она не…»

Снова на том конце кто-то что-то говорит.

«Что? Она не приедет? Но она должна! Я ее жду. Я приказывал…»

«Что? Не расслышал. Доктор? Вы послали за доктором?»

«Может быть. Но я считаю, что это не так».

«Еще бы, еще бы! Нет, не могу. Как я могу бросить работу?»

«О, хорошо, хорошо. Нет, не так! Несомненно, она должна приехать, скажите ей, здесь все уже подготовлено, а если ей нужен врач, то здесь их в любом случае больше, чем… Что? Невозможно?»

«Полагаю, вы понимаете, что слишком много на себя берете, хотя вас никто не просил…»

«Что? Что?»

В этот момент в разговор вмешался звонкий голос:

«Продлить еще на три минуты?»

Он злобно повесил трубку и рявкнул «Чертова особа, чертова особа!» так громко, что Туайт затрепетал, словно тростинка.

На другом конце мисс Энтуисл в глубоком раздумье отошла от аппарата. Положение ее было крайне неловким. Осложнялось оно тем, что накануне разговора она съела яйцо и выпила кофе из запасов Уимисса. Она бы предпочла ограничиться чашкой чая, но ей предстояло ухаживать за Люси, а тому, кто ухаживает, нужны силы. Она поднималась по лестнице, на щеках у нее горели алые пятна, и она не могла не думать, что ей с Эверардом придется запастись немалым терпением, прежде чем они станут симпатизировать друг другу. По крайней мере, в телефонных разговорах он терпения не демонстрирует.

Люси провела тревожную ночь. Она проснулась от страшного сна вскоре после того, как мисс Энтуисл устроилась на софе, ей стало жарко, она долго металась по кровати. В этой комнате ей не нравилось многое. И, в частности, кровать. Возможно, бедная девочка была под воздействием страшного сна и горячки, однако она сказала кое-что по поводу кровати, что выдавало ее отношение. Мисс Энтуисл подогрела молока на принесенной Лиззи спиртовке, напоила дитя, успокоила ее. Детка не упоминала окно, за что мисс Энтуисл была ей благодарна, но, проснувшись от своего страшного сна и увидев рядом мисс Энтуисл, она назвала ее Эверардом – это ее-то, с жидкими косицами! Вот почему мисс Энтуисл решила первым делом послать с утра за доктором. Около шести Люси снова забылась беспокойным сном, а мисс Энтуисл выскользнула из комнаты и оделась. Конечно, надо срочно вызывать доктора, пусть назначит лечение, а подкрепившись, она все-таки исполнит свой долг и позвонит Эверарду.

Что она и сделала, в результате возвращаясь в спальню к Люси с красным пятнами на щеках, а когда она увидела, что Люси по-прежнему спит беспокойно и тяжело дышит, воспоминание о первоначальной мысли об утреннем возвращении в Лондон сделало эти пятна еще ярче. Она постаралась успокоить себя, говоря, что Эверард ведь не видит, в каком состоянии девочка, а если б увидел, то наверняка был бы сама доброта и забота. Она повторяла это себе, и сама же себе не верила, и от того расстроилась еще больше. Люси любит его. Вчера, до того как ей стало хуже, Люси выглядела такой довольной и удовлетворенной. Нельзя судить о человеке по тому, как он разговаривает по телефону.

В десять пришел врач. Он был единственным врачом в Строрли и практиковал уже много лет. Был он и одним из тех гостей, которых приглашали когда-то в «Ивы». Время от времени он посещал покойную миссис Уимисс, а последний раз за ним посылали в день ее гибели. Как и все остальные в Строрли, он слышал, что Уимисс снова женился, и так же, как все остальные, был шокирован. Строрли казался таким сонным местечком на берегу сонной реки, однако здесь были весьма чувствительны к шокирующим известиям, и не успели обитатели отойти от шока внезапной смерти миссис Уимисс и весьма неприятного следствия, как испытали новый шок от появления на сцене другой миссис Уимисс, и этот новый шок был еще сильнее, поскольку наложился на предыдущие. Жениться так скоро после той ужасной смерти? Уимиссы приезжали в Строрли только по уикендам и на лето, поэтому все произошедшее было не так скандально, как если бы они жили здесь постоянно, но все же! Отчеты о дознании были во всех газетах. Любое место, в котором находился бы дом, запятнанный открытым вердиктом, тоже чувствовало бы себя запятнанным, и общество сочло новую миссис Уимисс особой крайне нежелательной. Естественно, никто бы и не подумал нанести ей визит. Это просто невозможно. Поэтому, когда доктору позвонили и попросили прийти, он не сообщил жене, куда направляется, – зачем ее волновать?

Честертон – он прекрасно помнил Честертон, как будто был здесь в последний раз только на днях, – проводила его в библиотеку, и он стоял здесь, неотрывно глядя в холодный камин, поскольку не желал даже ненароком взглянуть в окно и увидеть вызывающие такие ужасные воспоминания каменные плиты, и думал только о том, что как жаль, что у него нет партнера – тогда бы ему не пришлось самому идти на этот вызов. И тут в библиотеку вошла невысокая хрупкая дама, очень приятная на вид, и сказала, что она – тетя пациентки. Явно высокообразованная леди, не такая, какую доктор мог бы предположить в качестве родственницы новой миссис Уимисс.

Потому что в Строрли были уверены, что новой миссис Уимисс стала либо барменша, либо машинистка, либо гувернантка, потому что, чтобы пойти на это, надо быть либо очень наглой, либо очень бедной, либо очень униженной. Кто еще мог бы выйти замуж за Уимисса? Это убеждение заразило даже доктора, который был человеком занятым и сторонился сплетен. И когда он увидел мисс Энтуисл, то сразу понял, что в этих предположениях нет ни капли истины. Эта женщина не могла быть тетушкой особы наглой, бедной