в конторе подольше – за время его отсутствия накопились дела, ему пришлось вступить в дискуссию с машинисткой, которая, пока его не было, разболталась до такой степени, что посмела ему возражать. Пришлось ее уволить. Так что уйти он смог лишь в пять, и то не переделав и половины дел, но он решительно отказался и далее жертвовать собой и отправился в свой клуб на партию в бридж. Он очень соскучился по бриджу, и теперь следовал своему обычному распорядку, хотя ему пришлось напоминать себе, что он женат. На самом деле он бы и не напоминал, если бы не испытывал такого негодования, но весь день, за всем, что он делал или говорил, стояло возмущение, потому он и знал, что женат.

Чрезвычайно педантичный во всем, он давно разложил всю свою жизнь по отдельным полочкам и отпирал каждую в нужный момент, отпирал и извлекал содержимое – вот здесь работа, здесь бридж, ужин, жена, сон, Паддингтон, «Ивы», или что там еще: все четко, все по отдельности. Покончив с содержимым полочки, он ее запирал и начисто вычеркивал ее содержание из головы, пока снова не приходила очередь ее отпереть. Медовый месяц был серьезным отступлением от правил, но его окончание он организовал так же четко, как и начало. В такой-то день, в такой-то час медовый месяц заканчивается и возобновляется регулярное открытие и закрытие полочек. Бридж был тем единственным видом деятельности, которая, будучи начата в четко определенное время, могла в намеченный час и не завершиться. Все остальное, включая жену, было просчитано по минутам, но вот бридж мог затянуться. Все дни пребывания в Лондоне, с понедельника по пятницу, он минута в минуту появлялся в своей конторе, а затем минута в минуту в клубе. Он всегда обедал и ужинал в клубе. Другие, как он знал, не так уж редко ужинали дома, но он объяснял это тем, что их жены не были похожи на Веру.

Так что когда Уимисс снова приступил к обычным делам по обычному распорядку, он бы и не вспомнил о Люси, если бы где-то, в глубине сознания, не испытывал негодования. Поднимаясь по ступенькам в свой клуб, он чувствовал раздражение, чувствовал, что с ним обошлись неправильно, и, в поисках причин такого ощущения, вспомнил о Люси. Теперь его женой была не Вера, а ему приходится ужинать в клубе, как если бы ею была она. Теперь его жена Люси, которая вместо того, чтобы быть там, где ей надлежит быть, на Ланкастер-Гейт, с энтузиазмом ожидая его возвращения – то, что Вера не ждала его с энтузиазмом, было, пожалуй, одним из законных его оснований для обид, – она осталась в Строрли со своей простудой. А почему у нее в Строрли случилась простуда? И почему он, молодожен, вместо того чтобы наслаждаться комфортом в обществе супруги, должен проводить вечер именно так, как он проводил все вечера в последние несколько месяцев?

Уимисс был крайне возмущен, но он все же очень хотел поиграть в бридж. Если бы Люси ждала его, ему пришлось бы покинуть игру, прежде чем его желание было бы удовлетворено – все жены всегда чему-нибудь да мешают, – а теперь он мог играть сколько угодно, сохраняя при этом справедливое негодование. Соответственно, он был отнюдь не так несчастлив, как мог бы быть – по крайне мере, до того момента, когда ему пришлось ложиться в постель. Он терпеть не мог спать в одиночестве. Даже Вера спала вместе с ним.

В общем, Уимисс считал, что провел день не лучшим образом: утро началось с разочарования, затем дополнительная работа в конторе, без нормального обеда – наткнувшись на первого же знакомого в клубе, он изумленно воскликнул: «Положительно, времени хватило только перехватить булочку да стакан молока! Представляете, времени хватило…» – но знакомый быстро растворился, – затем долгожданный бридж, и вот, вернувшись на Ланкастер-Гейт, он из оставленного Туайтом сообщения узнал, что откуда-то возникла эта надоедливая тетка Люси.

Обычно Уимисса развлекали сообщения Туайта, но только не это. Он раздраженно выкинул записку по поводу неправильно набранного номера – Туайт настоящий дебил, надо будет его уволить, но первую записку перечитал. «Ишь, хочет знать, как у нас дела. Странно, видите ли, что мы ей не звоним. Какая наглость!» – думал он. Резво как выползла! Уимисс, конечно же, и представления не имел, какую резвость развила мисс Энтуисл…

Да, день был неудачный, и теперь ему предстоит одинокая ночь. Глубоко оскорбленный, он поднялся в спальню, завел часы.

Однако выспавшись, он почувствовал себя лучше, и за завтраком объявил Туайту – тот всегда подскакивал, когда к нему обращались:

– Сегодня днем приедет миссис Уимисс.

Мозги у Туайта ворочались не очень хорошо, видимо, из-за того, что большую часть времени он проводил в спячке в своем подвале, и на мгновение он подумал, что хозяин забыл, что его жена умерла. Следует ли ему напомнить? Какая болезненная дилемма… К счастью, он не успел ничего сказать, вспомнив о наличии новой миссис Уимисс, и ответил «Да, сэр» лишь с краткой задержкой. В мозгу у него помещалось немного, и то, что туда все-таки проникало, с трудом находило себе место. Перед тем, как умерла та миссис Уимисс, он прослужил у мистера Уимисса всего три месяца. Он только начал усваивать факт наличия миссис Уимисс, как миссис Уимисс перестала быть усваиваемой, и для него и его жены в их тихом подземном мире между исчезновением прежней и появлением новой миссис Уимисс прошло не более недели. Нет, он и не думал осуждать джентльменов за скорые женитьбы, но все же никак не мог угнаться за чередой этих миссис Уимисс. В его мозг новая еще не проникла. Он знал, что она существует, потому что мельком видел ее в субботу утром, понимал, что ему добавилось беспокойства, потому что ей придется готовить и подавать еду, но быстро забыл о ней. Потому у него и возникла та чудовищная мысль, о которой было сказано выше.

– Ужинать я буду дома, – сказал Уимисс.

– Да, сэр.

Ужин! Ужинов тут еще не было. С того момента, как Туайт начал служить здесь, мистер Уимисс ни разу дома не ужинал. Когда здесь бывала леди, ей подавался поднос, и все. Это все, на что способна миссис Туайт, – приготовить поднос. А с тех пор как леди, из-за несчастного случая, исчезла, то и поднос никому не подавали. Тихо было.

Он стоял, ждал, пока Уимисс жестом его отпустит, и взволнованно смотрел на хозяина, поскольку Туайт был человеком нервным.

И