Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судьба же Гумилева окончательно определилась только к концу августа. Друзья поспособствовали, устроили его к Военному комиссару Временного правительства при русских войсках во Франции Е. И. Раппу офицером для поручений. Поэт много работал с документацией, с которой не справлялись два человека (он и писарь А. Евграфов), пришлось добиваться помощи. Кто мог знать тогда, что и Временному правительству оставалось существовать совсем немного.
Когда что-то прояснилось с должностью и жильем, Гумилев написал Анне сам:
Дорогая Анечка,
ты, конечно, сердишься, что я так долго не писал тебе, но я нарочно ждал, чтобы решилась моя судьба. Сейчас она решена. Я остаюсь в Париже в распоряжении здешнего наместника от Временного Правительства, т. е. вроде Анрепа, только на более интересной и живой работе. Меня, наверное, будут употреблять для разбора разных солдатских дел и недоразумений. Через месяц, наверно, выяснится, насколько мое положение здесь прочно. Тогда можно будет подумать и о твоем приезде сюда, конечно, если ты сама его захочешь. А пока я еще не знаю, как велико будет здесь мое жалованье. Но положение во всяком случае исключительное и открывающее при удаче большие горизонты.
Я по-прежнему постоянно с Гончаровой и Ларионовым, люблю их очень. Теперь дело: они хотят ехать в Россию, уже послали свои опросные листы, но все это очень медленно. Если у тебя есть кто-нибудь под рукой из мин. иностр. дел, устрой, чтобы он нашел их бумаги и телеграфировал сюда в Консульство, чтобы им выдали поскорее паспорта. Их дело совершенно в порядке, надо только его ускорить.
Я здоров и доволен своей судьбой. Дня через два завожу постоянную комнату и тогда напишу адрес. Писать много не приходилось, все бегал по разным делам.
Здесь сейчас Аничков, Минский, Мещерский (помнишь, бывал у Судейкиных). Приезжал из Рима Трубников.
Целуй, пожалуйста, маму, Леву и всех. Целую тебя.
Когда Ларионов поедет в Россию, пришлю с ним тебе всякой всячины из Galerie Lafayette.
Гумилев, конечно, озабочен, сможет ли содержать жену на свое скромное жалованье. Да и положение его еще не утвердилось. Поэтому просит ее подождать месяц. Однако еще и осторожничает, потому что звал в Париж не только жену. Судя по не полученному им письму от Анны Энгельгард, он звал и ее. И только ли ее? Количество уже было не важно, но для жены всегда в его жизни оставалось особое место, и с этим никто не мог поспорить.
Никаких модных вещичек из «Галери Лафайет» Анна от него не получила. В сентябре она вернулась в Петербург, опять к Срезневским. Видимо, решила ждать ответа из Парижа там. В конце августа вышла ее «Белая стая» немыслимым тиражом: 2000 экземпляров. Теперь она получила авторские экземпляры, дарила их с автографами. Лозинскому подписала: «Малый дар за великий труд».
А в Петербурге назревали тревожные события.
Снова революция
В сентябре в Петроград приехал Борис Анреп. Почти вся «Белая стая» была посвящена ему. Возможно, события, происходящие в стране, к которым Анреп был довольно равнодушен, вытеснили чувства в душе Ахматовой. Это была другая встреча. Анреп уехал за несколько дней до Октябрьского переворота. Теперь уже навсегда. Он пришел попрощаться с Анной, но не застал ее.
Письмо Гумилева шло почти два месяца. К тому времени Анна либо устала ждать, либо что-то изменилось в ее жизни. Может быть, повлиял приезд Анрепа. Друзьям, навестившим ее в октябре, она сказала, что Гумилев зовет ее в Париж, но она не хочет ехать, а на зиму едет в деревню. Однако в Бежецк тогда она не уехала.
25 октября, в день переворота, Ахматова шла от Срезневских с Выборгской стороны на Литейный. В тот момент, когда она оказалась на мосту, произошло «нечто беспримерное»: среди бела дня мост развели. Остановился транспорт: трамваи, ломовики, извозчики. Пешеходы тоже. Все недоумевали.
Это было зловещее свидетельство того, что снова начались беспорядки. Не сразу все поняли, кто захватывает власть и чего ждать обывателю. Анна предчувствовала страшную беду. В приписке к письму Гумилева из Парижа, которое она послала свекрови в Бежецк, она признается: «Не сердитесь на меня за молчание, мне очень тяжело теперь». Она осталась в Петрограде. После октябрьских событий о Париже можно было забыть, да и о письмах тоже. И о возвращении мужа на родину, видимо, также.
Дом Гумилевых в Царском Селе был экспроприирован. По этому поводу в декабре Анна вместе со свекровью отправилась в Царское Село за оставленными вещами, документами, бумагами. Она отобрала из сундука, хранившегося на чердаке, много писем, материалов своих и Николая Степановича. Привезла в Петроград. В сундуке оставалось еще довольно много бумаг, а главное, в доме остались книги Гумилева, собранные им в течение жизни и составляющие большую ценность для поэта.
Все планы Гумилева рухнули после октября. Накануне Нового года он оказался не у дел. А в начале января 1918 года Управление военного комиссара было расформировано. Не желая быть дезертиром, Гумилев ходатайствует о назначении его на Персидский фронт. Генерал Занкевич рекомендовал его как отличного офицера. Однако русские военные миссии в Париже и Лондоне испытывали финансовые затруднения, а английское правительство дать деньги на отправку Гумилева в отряд Бичехарова (казаки, терские и кубанские, которые не бросили фронт) отказалось.
Гумилева посылают в Англию, выдав ему жалованье вперед за три месяца, суточные и полевые, а также деньги на покупку теплых вещей на зимний период. Получив деньги на пароход, он отплывает в Англию. Приказ от 20 января 1918 года гласил (по-французски): «Прапорщик русской армии Николай Гумилев сегодня отправился в официальную командировку через Булонь в Лондон, чтобы впоследствии быть откомандированным по особому назначению под покровительством британского правительства».
Англичане отклонили командирование Гумилева в Месопотамию. Во Францию он вернуться не мог: после октябрьских событий французы отказали русским во въезде и выезде и даже в транзите через Францию. Это объяснялось потоком просьб на въезд. Начальство решило отправить Гумилева домой. Впрочем, поняв, что затея с Персией провалилась, он сам решил возвращаться в Россию. Его направили в Русский правительственный комитет, где он снова встретился с поручиком Б. Анрепом.
26 января 1918 года он писал в открытке М. Ларионову: «Посижу месяц в Лондоне и поеду в Россию. Теперь можно, хоть и трудно. Буду пока служить в Консульстве, маленькие деньги будут». Он предлагает и Ларионову ехать домой.
В Лондоне Гумилев провел около трех месяцев. Анреп устроил его шифровальщиком в шифровальном отделе Русского правительственного комитета, где служил и сам. Когда комитет был расформирован, Гумилев рекомендовал сотрудникам его, не желающим возвращаться в большевистскую Россию, ехать в Абиссинию.
