почище, чем в сказках тысячи ночей, которые он читает в своей драгоценной книге. Правда, я немного упустил нить повествования и, чтобы снова взять ее в руки, мне нужно поговорить с этим юношей. Пусть расскажет, что случилось сегодня на постоялом дворе. А я буду переводить.

Только сейчас Злату пришло в голову, что Наримунт не понимает происходящего. Ведь все вокруг говорят по-кипчакски. Конечно, трудно было не понять, что дворцовая стража не позволила схватить его людям Алибека. Потом он догадался, что человек, который кричал на самого кията и его нукеров, – сарайский эмир. А вот кто этот могущественный старик, который, даже не допуская пререканий, дал ему знак следовать за собой, он не знал. Однако Наримунту явно пришлось по душе доверие к его княжескому слову, прилюдно продемонстрированное стариком. Отправлялся он тоже без всякой охраны, как гость.

Доверие порождает доверие. Наримунт стал рассказывать все без малейшей утайки. Злат негромко переводил.

Утром они с Туртасом услышали шум, голоса и бряцанье оружием. Туртас сразу подал знак молчать и стал прислушиваться. Начали стучать в дверь и кричать. Туртас не отвечал. Вдруг из топки под лежанкой показалась голова. Это была Юксудыр. Она молча поманила Туртаса за собой и скрылась в печи. Дрова с ночи уже совсем прогорели, и огонь погас. Туртас жестом велел Наримунту лезть в топку.

Там было еще горячо, зола набилась под одежду и в штаны, и юноша с невероятным трудом сдерживался, чтобы не чихнуть. Они оказались в другой комнате, где Юксудыр указала им на крышку погреба и сунула в руки узел. Через поземный ход они выбрались в какой-то овражек позади двора. В узле оказалась одежда.

Только тут беглецы, взглянув друг на друга, поняли, что в таком виде, все в золе и саже, как черти из ада, далеко не ушли бы. Оставалось только порадоваться предусмотрительности девушки. Переодевшись и кое-как обтерев лица мокрыми от ночного дождя лопухами, они пробрались кустами на другую сторону дороги. (Злат сразу догадался, что это был булгарский квартал.) Уже в кустах Туртас подмигнул Наримунту, указав на трубу на крыше двора. Она выходила из их комнаты. Из нее поднимался дым. Значит, Юксудыр с другой стороны насовала туда дров и разожгла огонь.

Дальше уже все было понятно и предсказуемо. Туртас оставил княжича в какой-то бане у берега. Сам сбегал и привел мужика, говорившего по-русски. После чего рассказал, что на постоялый двор приезжали стражники с людьми Алибека, а наиб арестован по обвинению в измене. Наримунт решил немедленно отправиться к эмиру. Никакие уговоры проявить осторожность и хоть немного выждать на него не действовали. Поняв, что переубедить настойчивого литовца не удастся, Туртас привел откуда-то лошадей.

Уже в обители эн-Номана настал черед рассказывать Злату.

Здесь ничего не изменилось за те три месяца, что минули с тех пор, как они с Илгизаром навещали шейха в прошлый раз. Даже листва на старых грушах, осенявших двор, еще не пожелтела. Только сейчас разговор шел не в саду, а в небольшой уютной комнате. Ставни на окнах были открыты, на улице заметно потеплело и светило солнце.

Лишь увидев блюдо с лепешками, Злат вспомнил, что у него сегодня во рту и маковой росинки не было. Скорее всего, у его юного спутника тоже. Заметив, с какой жадностью Наримунт набросился на еду, эн-Номан улыбнулся:

– Перекусывайте пока за разговорами. Настоящее угощение подадут попозже. Когда наши головы уже не будут заняты суетой и ваши животы смогут оценить его по достоинству.

Злат стал рассказывать. Подробно и без утайки. Начав с самого начала, когда пришел на Булгарскую пристань провожать Туртаса. Про голубей и унесенного джиннами постояльца, про огниво, оказавшееся ключом к тайным посланиям людей-волков из северных лесов, о девушке с перстнем Кутлуг-Тимура на шее, оказавшейся дочерью хана Тохты. Про письмо из Праги, украденное у менялы, которое хотел купить Авахав. Про московского инока.

Эн-Номан слушал молча, ни разу не перебив. На его лице вообще не дрогнула ни одна жилка. За долгую жизнь он наслушался и не таких историй.

– Этому Алексию я сразу сказал, что он ко мне не по адресу обратился. Это твоего поля ягода.

– Так и сказал? – Усмешка тронула губы шейха. – А он что?

– Но как, говорит, это сделать? Я ему посоветовал с Бахрамом поговорить, может, тот чему научит. Только старик куда-то запропастился. Дождь все эти дни лил не переставая. Вот сказочник и засел где-то в городе.

– Хорошо, что ты о нем вспомнил. Сейчас прикажу, чтобы его отыскали и привезли. Заодно и твоего монаха в гости приглашу. Пусть у меня за дастарханом и познакомятся.

Эн-Номан еще долго расспрашивал у Злата о деталях. Наримунт скучал, слушая незнакомую речь и осторожно разглядывая узоры на коврах. Старик, похоже, любил ковры. Они висели у него на всех стенах. Это были не здешние ковры из крашеного волока. По всему видно, их привезли издалека. Одни из Персии, другие из Хорезма, даже из Китая. На них красовались башни и озера, диковинные деревья. Изображений людей и животных в комнате мусульманского шейха не было. Только одна птица во весь ковер. Роскошная и прекрасная, каких и на свете не бывает, лишь в сказках. Может, поэтому и сделали для нее исключение.

«Вещая птица Гамаюн», – вдруг подумалось Злату.

Алексий приехал скоро. За ним посылали повозку, а он не стал мешкать. Привезли и Бахрама, которого без труда нашли в харчевне на главном базаре.

Увидев Наримунта, монах удивленно вскинул брови и вопросительно посмотрел на Злата. Тот сразу отвел разговор от себя:

– Люди хорошо понимают собеседника, когда говорят на одном языке. Думаю, ты знаешь кипчакский, иначе тебя не прислали бы в Орду. Так что переводчик тебе не потребуется. К тому же я был бы для вас с эн-Номаном никудышным толмачом. Мы ведь с тобой, даже говоря на родном наречии, не всегда понимали друг друга. Потому что есть язык русских, кипчаков, греков, а есть язык кузнецов, торговцев, менял и монахов. Не знаю, как называется ваш язык, но он у вас с шейхом один. Никто не поймет тебя здесь лучше него.

– Нет ничего хуже, если тебя понимает враг, – отозвался эн-Номан. – Тогда не удастся скрыть от него свои намерения и обмануть. Поэтому спрошу тебя прямо, московский гость: чего ты хочешь? Ваша церковь и так находится под защитой ханов, ваших людей не могут судить ханские наместники и князья, с них даже не берут дани и налогов, не обременяют их никакими повинностями. Зачем тогда