заплатить, достав золото из какой-то своей загадочной сокровищницы, о которой знают все, кроме меня самой. Или, может быть, выгода от получения всего царства разом, когда оно окажется во власти их старого товарища и друга? В любом случае это легкая добыча для голодных мужчин.

Андремон облизывает губы. Он не так хорошо умеет хитрить, как сам думает, потому что каждый раз облизывает губы, когда решает, солгать или сказать правду. Антиной, который имеет талант к игре в кости, давно это подметил, и это одна из тех немногих тайн, что он не выболтал своим товарищам по игре.

– Когда я стану царем, – говорит Андремон наконец, – я могу пообещать тебе, что иллирийцы не будут грабить наши берега.

– Да, – говорит она негромко, – я так и думала, что ты это скажешь. И это, конечно же, вторая причина, по которой я не хотела говорить с тобой. Чтобы избежать мгновения, когда должна буду ответить тебе. Если бы я не говорила с тобой, ты, может быть, решил бы, что все еще добьешься своего когда-нибудь, и, веря в это, отложил бы свои нападения на мой народ. Но если дойдет дело до разговора – вот такого, как сейчас, – то я буду вынуждена дать ответ. Либо я продаю себя тебе, либо нет. Если да, то я ставлю под удар жизнь сына и ввязываюсь в кровавую войну с Амфиномом, Антиноем, Эвримахом и всеми остальными женихами. Если нет, война будет все равно. Ты пошлешь за своими людьми, и они будут грабить мои берега, пока ничего не останется, верно? Это будет неизбежно, если мы поговорим; и именно чтобы оттянуть свой рок, я избегала тебя.

– Но вот мы встретились, – рычит он. – Вот мы встретились.

– Встретились. Но встает полная луна, и сегодня может погибнуть множество мужчин и мальчиков. Может погибнуть мой сын. Поэтому я здесь и проясняю тебе положение дел. Я знаю твои преступления, твои грехи против моего царства, и я никогда не прощу тебя. Когда Орест вернется с головой Клитемнестры, он будет моим союзником. Я попрошу помощи у властителя Микен, и он поможет мне. А потом я сделаю все возможное, чтобы доказать, что ты нарушил все и всяческие узы, связывающие перед богами гостя и хозяина. Остальные женихи будут счастливы возможности уничтожить тебя, они станут драться друг с другом за то, чтобы швырнуть в тебя первый камень. Вот что произойдет, когда Орест воцарится в Микенах. Однако сегодня вечером, чтобы избежать кровопролития, я даю тебе возможность. Отзови своих людей. Ты ничего здесь не получишь. Твой замысел не принесет успеха, а если будешь продолжать следовать ему, я тебя сокрушу.

Даже человека, который умеет красиво думать, можно иногда подловить с глупым видом.

– Ты же только что сказала…

– Мне было любопытно, каковы будут твои условия. Каков ты на самом деле. Теперь я это знаю. Теперь мы поговорили. Пока ты мой гость, я не имею права нанести тебе вред, так что ты, конечно же, можешь оставаться здесь. Можешь сделать так, что твои друзья нападут на мои земли, и я буду не в состоянии этому помешать. Но с чем большим усердием ты будешь продолжать, чем упорнее будешь пытаться вынудить меня, тем хуже это кончится для тебя. Разумно для нас обоих будет закончить эту глупость сейчас. Вот что я хотела сказать тебе. Отзови их.

Андремон стоит молча, приоткрыв рот, и не двигается. Пенелопа, похоже, разочарована этим – она поднимает руку и мановением пальцев указывает на дверь.

– Мы закончили разговор. Ты должен сделать выбор. – А потом будто послесловие: – Можешь идти.

Андремона уже так отправляли вон однажды, но тогда это был Менелай, а Менелай – царь. Андремон покачивается, стоя на месте, будто не знает, броситься ли ему вперед на врага или отступить. Пенелопа ждет, все еще указывая на дверь, Автоноя стоит рядом. Потом он разворачивается и широким шагом уходит прочь.

Женщины остаются.

Пенелопа поворачивается к Леанире.

В воздухе висит много слов и много призраков, которые хотели бы их высказать. Эвриклея, если бы не храпела наверху, заверещала бы: «Ах ты, шлюха, ах ты, гарпия бесстыжая! Мы тебя пригрели, а ты нам вот как отплатила, мы тебя кормим, мы тебя одеваем, дрянь ты этакая!»

Мертвая Антиклея с алым цветом на губах просто отвернулась бы и сказала: «Завтра тебя отведут на рынок. Попрощайся с теми, кому есть до тебя дело».

Антиклея, жена Лаэрта, мать Одиссея, была также и дочерью Автолика, сына Гермеса. В день накануне своей свадьбы она была изнасилована Сизифом из-за каких-то украденных коров: он решил, что это будет самый подходящий способ выразить свое мнение. На следующий день, пока у нее еще шла кровь, она не преминула заманить своего новоиспеченного мужа на брачное ложе, чтобы ее кровь приняли за что-то другое и чтобы ее сын родился у достойного отца. Когда Пенелопа впервые прибыла на Итаку, она многое узнала от Антиклеи о том, что такое быть царицей. Она выучила, что нельзя потеть, когда дует душный, тяжелый южный ветер; что нельзя дрожать, когда завывает жестокой зимой северный ветер. Буря может согнуть твою спину, но распрямить ее снова можешь только ты сама.

Леанира и Пенелопа смотрят друг на друга, и на миг я не знаю, которая из них царица.

«Смерть всем грекам», – шепчут барабаны в сердце Леаниры.

Потом Пенелопа произносит:

– На Кефалонии и Гирии есть хорошие дома. Люди, которым я доверяю.

Леанира отвечает злобным взглядом и не вполне понимает, на что именно та отвечает, что значат эти слова.

Пенелопа делает к ней шаг, и, словно зверь, Леанира отступает, растягивая губы в неслышном рычании. Автоноя стоит рядом и просто наблюдает с любопытством.

– Урании нужны женщины. И мне нужны женщины, чтобы возделывать землю моего мужа. Есть хозяйства, есть рощи. Со временем, может, ты найдешь мужа, найдешь…

– Мне не нужен муж! – рычит Леанира. – У меня был муж!

Пенелопа отодвигается от ее восклицания, а Автоноя бросает взгляд на закрытую дверь, будто боясь, что крик прокатился по спящему дому, разбудил женихов

– Да, – говорит наконец Пенелопа, – был. И его больше нет. Твоего дома больше нет. У тебя ничего нет. Тебя будут использовать мужчины, которые знают об этом. Вот и все, что ты есть теперь: кто-то, кого можно использовать. Ты это понимаешь?

Леанира не станет плакать. Потом – может быть, завтра, опустив руки в холодный бегущий ручей, или вечером, когда запах виноградной лозы оглушает чувства, как губы любовника, – тогда она разрыдается, убежит во тьму. Но не сейчас. Не сейчас.

– Ты приказала мне… Ты сказала…

– Я попросила тебя следить за Андремоном. Я видела, что ты ему нравишься. Привлекаешь его. Но ты выбрала его постель.

– Выбрала? Какой выбор? Какой выбор?!

Троя горит, и Леанира иногда задается вопросом, почему у нее не хватило