Недолго раздумывая, все выскочили наружу, озираясь по сторонам. Уже совсем рассвело. Было пасмурно, но вокруг всё хорошо видно.

Как и предполагал Потапов, в аккумуляторном отсеке был установлен разряженный аккумулятор. Не оказалось аккумуляторов и на рядом стоящих самолётах. Полёт отменялся – это поняли все. И когда уже Егор собрался принять решение о быстром покидании аэродрома, немец, которого Кривоносов держал за шиворот, неожиданно что-то заверещал и стал показывать в сторону небольшого строения метрах в пятидесяти от самолёта. Из чего Потапов заключил, что там хранятся самолётные аккумуляторы, снятые, видимо, на зарядку. К счастью, помещение было не заперто, и там никого не оказалось. Быстро перетащив тяжёлый аккумулятор на самолёт, разведчики подсоединили его к клеммам и заскочили в бомбардировщик, предварительно отпустив восвояси незадачливого часового, который никак не ожидал такого непредвиденного подарка от своих врагов. Через минуту он уже был в полукилометре от злосчастного самолёта.

Перебежки за аккумулятором не прошли даром, разведчиков издали заметил вновь заступающий караул из восьми человек. Догадавшись, в чём дело, немцы поняли, что не успеют добежать до самолёта и вступить в открытый бой, поэтому они постарались произвести много шума трескотней из автоматов, чтобы поднять на ноги как можно больше людей и тем самым воспрепятствовать угону самолёта.

Тем временем первый двигатель уже уверенно набирал обороты, а второй запускался. Разведчики некоторое время находились возле кабины, стоя полукругом и приготовившись к отражению. А когда Андрей подал сигнал – заскочили в кабину, закрыв за собой люк.

Потапов вывел РУДы на максимальные обороты, и самолёт, весь содрогаясь, нехотя сдвинулся с места и тяжело покатился по рулёжной дорожке к началу взлётной полосы. Было очевидно, что бомбардировщик стоял с полной бомбовой нагрузкой, готовый для выполнения боевого задания. Так что самолёт катился не очень быстро. Тем не менее появившаяся аэродромная прислуга и многочисленная охрана не спешили стрелять по бомбардировщику, боясь его мощного взрыва и взрывов таких же загруженных бомбами «Юнкерсов», стоящих на стоянке, мимо которых лихо катился самолёт с нашими ребятами.

Вырулив на конец полосы, Потапов не стал тормозить самолёт для более качественного разгона – дорога́ была каждая секунда. Вновь поставив РУДы на максимальный режим, он стал разгонять бомбардировщик, выравнивая его по полосе. Уже на полосе, вдали от смертоносных самолётов, немцы стали интенсивно обстреливать уходящий бомбардировщик. Наперерез взлетающему самолёту с противоположного конца полосы неслись два аэродромных заправщика топлива. Не доезжая до середины полосы, водители остановили машины и, испугавшись взрыва, убежали в сторону. Положение становилось критическим. Ещё можно было затормозить набирающий скорость самолёт, но это означало смерть в плену. Продолжать разгоняться означало такую же смерть только от взрыва при столкновении с топливозаправщиками.

Егор сидел справа в кресле штурмана, его трясло от сильной вибрации, как в лихорадке. Трясло и остальных разведчиков, которые стояли в тесном коридорчике кабины, прижавшись друг к другу, беспомощно наблюдая за неотвратимо приближающейся смертью. Некоторые не выдержали и закрыли глаза.

И только Потапов был абсолютно спокоен и хладнокровен. Возможно, так казалось. Он быстрым взглядом скользил по разным приборам и медленно поджимал к себе штурвал. Вокруг всё мелькало – самолёт развил уже приличную скорость. И когда до столкновения оставались считаные секунды, Потапов громко крикнул Егору:

– Помогай! Тянем на себя!

Егор что было мочи стал помогать Потапову тянуть тугой штурвал. Самолёт весь затрещал, в особенности его крылья, готовые отвалиться. Затем он перестал трястись и, резко задрав нос, взмыл вверх, да так, что у всех кровь отхлынула в пятки, а в глазах потемнело. В шуме ревущих двигателей все отчётливо различили глухой удар самолёта об аэродромный автомобиль.

К счастью, удар пришёлся только на левое шасси. Потапов немного отдал штурвал от себя, чтобы уйти от критических углов атаки, и выровнял самолёт.

Итак, они взлетели. Натужно ревели двигатели. Под завязку гружёный бомбардировщик медленно, но неуклонно набирал высоту. На их счастье, была низкая облачность, что затрудняло перехват истребителями.

Спрятавшись в облака и следуя курсом на восток, Потапов выровнял самолёт. Все успокоились и немного расслабились. Глаза у разведчиков засветились какой-то победоносной искоркой. Никто не скрывал радости на лицах. И только лётчик Потапов был угрюм и сосредоточен.

– Потапов, успокойся, – пересиливая шум надрывно ревущих двигателей, прокричал Егор. – Давай я порулю, если устал.

Потапов безучастно глянул на Егора и что-то сказал. Из-за шума было неслышно, но он явно выругался. Ему было рано радоваться, точнее, нечему, потому что, как пилот, он понимал, что основные трудности ещё впереди.

Так и случилось. Началось с того, что Потапов попытался освободиться от бомб. Но это ему не удалось, так как бомбы и их взрыватели были заблокированы предохранительными чеками, которые должны были сниматься только перед взлётом обслуживающим персоналом. Следующий неприятный момент: по всей вероятности, были серьёзно повреждены шасси при ударе о топливозаправщик, и посадить повреждённый самолёт теперь было большой проблемой не то что с бомбами – даже пустой. Кроме того, при подходе к линии фронта активизировались вражеские истребители и прифронтовые зенитки. Благо, снова выручила густая облачность. И только когда была линия фронта пройдена, погода, как по заказу, сжалилась над бедолагами. Облачность постепенно рассеялась, и выглянуло солнце. Но тут же появилась другая напасть, чего меньше всего могли ожидать беглецы. Их атаковали… наши истребители. Потапов раскачивал самолёт по крену и на чём свет ругал своих собратьев по крови, которые так лихо приноравливались его сбить. Раскачивая самолёт по крену, пилот выполнял кодекс лётных положений, давая понять, что он сдаётся. Разведчики с недоумением слушали его неистовую ругань и не понимали, зачем он так лихо раскачивает самолёт из стороны в сторону. Но когда одна из очередей прошила обшивку фюзеляжа, исковеркав некоторые приборы и, по счастью, не задев разведчиков, ребята поняли нависшую опасность быть сбитыми своими.

– Это же наши, краснозвёздные! – в изумлении прокричал Егор. – Зачем они бьют по нам?

– Зато мы с крестами, – перекрикивая его, возразил Потапов. – Они уверены, что мы летим отбомбиться по их аэродрому.

– Потапыч, Андрюха! Ну придумай же что-нибудь, – в один голос закричали разведчики.

– Мне что, на крыло выскочить с воздушными поцелуями? – закричал Потапов. – Вот уроды, а! Ну точно собьют.

И лётчик начал сильнее раскачивать тяжёлую и неуклюжую машину по крену.

И это возымело действие. Наконец-то наши истребители поняли, что враг добровольно сдаётся. Взяв в клещи фашистский бомбардировщик, лётчики повели его на посадку к своему аэродрому. Всё это было здорово, кроме одной нависшей угрозы – повреждённого шасси. Потому что если шасси не выдержит и сломается при посадке, то взорвутся все бомбы, расположенные в бомбоотсеке. Об этом знал только Потапов, остальные пребывали в такой эйфории от счастья, как будто они вернулись с Марса, ну или, по крайней мере, с Луны. При подходе к аэродрому сопровождающие истребители заметили повреждённое шасси и знаками предложили уйти на второй круг.