опередили его на пути через Пиренеи. Эти «жозефинос», как их презрительно называли соотечественники, не стали ждать, одержит ли король победу в этой битве. Как эквиваленту XIX века квислингам времен Второй мировой войны, им оторвали бы головы, если бы они были пойманы партизанами. После их отъезда лишь одна часть испанской нации признавала французское владычество, и это происходило на юго-востоке, где водворился маршал Сюше. Безудержное бегство Жозефа сделало неизбежным и отъезд Сюше. К октябрю англичане уже находились у французской границы, и власть Жозефа, короля всех испанцев, отошла в историю.

Один человек в Европе отказывался признать этот факт, и он был вдохновителем всего этого смятения, которое царило на полуострове со времен байоннского трюка в 1808 году. Читая депеши с информацией о поражении в Витории, Наполеон послал за маршалом Сультом, который так долго и так безуспешно мечтал о троне Испании или Португалии. Сульту было приказано выехать на юг и удерживать линию по Пиренеям так долго, как это было возможно. Он уехал в тот же день и сразу же блестяще показал себя в продолжительных арьергардных боях, которые велись и в последующую весну. Англичане в конце концов нанесли ему поражение, но до этого он заслужил у них репутацию, которая оказалась ему полезной в его преклонные годы.

Ранние победы Наполеона в Германии привели к перемирию, которое оказалось фатальным для дела империи. В октябре того же года, когда англичане уже вламывались через юго-западную границу во Францию, а коалиция численно превосходила Великую армию более чем в три раза, французам снова пришлось вступить в сражение. 16–19 октября шла четырехдневная битва за Лейпциг, известная как Битва народов. Это было самое крупное и самое кровопролитное столкновение войны, закончившееся катастрофой, которая смела французские победы, одержанные ранее в том же году. Узнав об этом, Луи, который провел лето за сочинением эпических стихов в Граце, уехал из Австрии в Швейцарию и написал своему брату примирительное письмо, предполагая, что для него наступило подходящее время вернуться в Голландию в качестве короля и помогать восстановить успехи Бонапарта с помощью сохранения лояльности голландцев к империи. Выступая с таким предложением, Луи делал два просчета. Он недооценивал веру брата в свою непобедимость и не принимал во внимание ту рану, которую он нанес гордости Наполеона, убравшись из Гааги в 1810 году. «Я скорее верну Голландию принцу Оранскому, чем пошлю туда обратно Луи», — сказал Наполеон своей матери, изучив предложения брата, когда та попыталась вмешаться от имени своего сосланного сына. Он написал длинное письмо, выразив на бумаге свои чувства к молодому человеку, который разделял с ним скромное жилище задолго до того, как они мечтали стать королями. Подчеркивая свою решимость удерживать Голландию как часть Французской империи, Наполеон горько жаловался на поведение Луи в прошлом, напоминая мадам матушке, что в бытность ребенком он превосходил Луи по доброте, а получил в уплату за это неблагодарность и неверность своего брата. Однако, говорил он, Луи будет прощен, «если он выступит в момент опасности как французский принц в поддержку трона». Он рекомендовал Луи, если тот вернется на родину, держаться подальше от Парижа. «Пусть он живет спокойно и ненавязчиво в каком-либо отдаленном месте, — писал Наполеон. — Ему обычно нравилась Швейцария. Почему же он покинул ее?» Это было бесцельное вскрытие застарелых ран, ибо голландцы, несмотря на некоторые заслуги Луи в прошлом, уже решили, что для них было бы спокойнее пригласить принца Оранского занять пустовавший трон.

Вскоре после поражения под Лейпцигом Мюрат, извинившись перед Великой армией и раскланявшись с ней, вернулся в Неаполь посмотреть, что могло бы быть спасено из руин и действительно ли императору Австрии понравилась та деликатная ситуация, в которой оказался его зять Наполеон во время недавней кампании. По пути домой он проезжал через Швейцарию, где ему удалось встретиться с Луи, которому он дал свой братский совет порвать с Наполеоном, пока для этого еще оставалось время. Луи был угрюмым, упрямым человеком. Он снова и снова заявлял о своей ненависти к Наполеону, но одно дело сердитые слова, а совсем другое — предательство. Подобно Жерому в Вестфалии и Люсьену в Англии, Луи сохранял преданность своему клану и с возмущением отверг совет Мюрата. Гортензия была извещена о возможности возвращения Луи во Францию своей матерью. Жозефина написала ей предостерегающее письмо из Мальмезона. Всегда тактичная и сдержанная, она с похвалой отозвалась о попытке Луи загладить ссору с Наполеоном, но намекала, что такое возвращение могло бы привести к новым неприятностям для Гортензии. Свое письмо она заканчивала на любопытной ноте: «Смелее, моя дочь, чистый рассудок, подобный твоему, всегда заканчивает дело триумфом». Странно, что Жозефина, столь мудрая в делах светского общества, могла дойти до того, чтобы писать это дочери, которая рассматривала отсутствие своего мужа как благословение.

Жозеф и Жюли теперь снова вернулись в дом, который им никогда не следовало бы покидать, в Мортфонтен, замок, купленный Жозефом в дни ранних успехов его брата. Жозеф как бы проделал полный жизненный круг, и, хотя гордость его и пострадала и он не был уверен в будущем, сожаления об отъезде из Испании не удручали его. Его красивый дом стал местом встреч членов королевских семей и представителей знати, потерявших почву под ногами. Екатерина, до последнего времени царствовавшая королева Вестфалии, также пребывала там, вопреки тому факту, что отец ее был готов одолжить значительную сумму из своих средств наступавшим союзникам. Был там и великий инквизитор Испании, надеявшийся на лучшие времена и готовый предать забвению тот факт, что Жозеф запрещал инквизицию. Там же, и это весьма странно, проживала и сестра Жюли, Дезире, которая могла бы выйти замуж за Наполеона, но вышла за маршала Бернадотта, теперь кронпринца Швеции и командующего одной из четырех армий, готовившихся вступить во Францию. Дезире была единственной из них, способной выхватить корону из окружающего хаоса, так как шли разговоры о замене Наполеона ее крючконосым мужем, после того как союзники промаршируют по Елисейским полям.

1 января Луи предпринял решительный шаг и приехал во Францию без согласия императора. Он находился в тесном контакте со своей матерью, и ее слова «лишь бы только это продолжалось» не казались уже безосновательными. Мадам матушка поддерживала также переписку с Элизой в Италии и с Каролиной, теперь уже потенциальным недругом.

Фуше, бывший одно время главой наполеоновской полиции, оставался с Элизой и всячески старался убедить ее и Баччиоки придерживаться курса, который уже проводили Каролина и Мюрат. «Единственно, что спасло бы всех нас, была бы смерть