Авикус с Маэлом сомневались, стоит ли им оставаться наверхув мое отсутствие, и я позволил им сойти вниз, настояв, однако, что ониостанутся ждать возле дверей, а к Матери и Отцу войду я один.

Я опустился на колени перед божественной четой и тихимголосом рассказал им, что произошло. Естественно, я сознавал абсурдность своегопоступка, поскольку они, вероятно, давно обо всем знали.

Так или иначе, я со всей откровенностью поведал Акаше иЭнкилу о встрече с Эвдоксией и о нашей страшной битве и признался, что не знаю,как быть, ибо она заявляет о своем праве заботиться о Матери и Отце, а я немогу доверять этой женщине, потому что она ни во что не ставит ни меня, ни тех,кого я люблю. Я сказал, что, если они пожелают сделать своей хранительницейЭвдоксию, мне достаточно простого знака. А еще я молил о спасении для себя исвоих спутников.

Ничто не потревожило спокойствия святилища, кроме моегошепота. Ничто не изменилось.

– Мне нужна твоя Могущественная Кровь, – обратился я кАкаше. – Нужна как никогда раньше. Если придется защищаться, мнепонадобится небывалая сила.

Я поднялся на ноги. Подождал, мечтая увидеть призывный жестАкаши – поднятую ладонь. Именно таким жестом она позволяла подойти Эвдоксии. Япомнил слова ее создателя: «Она не убивает тех, кого позвала».

Но мне не подали милостивого знака. Собравшись с мужеством,я обнял Акашу, прижался губами к ее шее и пронзил кожу, мгновенно ощутив во ртунеописуемо восхитительный вкус Могущественной Крови.

Что видел я в том экстазе? Что видел я, достигнув высшейточки наслаждения? Красивый пышный дворцовый сад с мягкой сочной травой иухоженными фруктовыми деревьями, сквозь кроны которых проникали лучи солнца.Как мог я забыть то невыразимо прекрасное смертоносное солнце? Босыми ногами ястоял на ковре из мягких лепестков. К лицу моему прикасались податливые ветви.Я пил и пил, ускользая от времени, парализованный теплотой крови.

«Это и есть твой знак, Мать?» – мысленно вопросил я.

И снова я шел по саду, теперь уже с кистью в руках, а поднявглаза, увидел, что возвышавшиеся над головой деревья нарисованы мною на стенахдома, что сад, где я гулял, создан моими красками. Я прекрасно понял сутьявленного мне парадокса. Деревья из видения – тот самый сад, что я когда-товоссоздал на стенах святилища. Теперь он принадлежал мне – и нарисованный наплоской стене, и воплотившийся в реальность. Это было знамение: «Останься сМатерью и Отцом. Не бойся».

Не в силах больше пить, я отстранился и приник к Акаше,словно дитя. Обвив ее шею левой рукой, прижавшись лбом к тяжелым черным косам,я целовал ее снова и снова, и поцелуи мои были красноречивее любых слов.

Энкил не шелохнулся. Акаша тоже оставалась неподвижной.Единственным звуком, нарушавшим безмолвие святилища, был мой собственный стон.

Наконец я отошел от возвышения и, преисполненныйблагодарности, упал на колени перед Священными Прародителями.

Как же беззаветно я любил ее – мою блистательную египетскуюбогиню. И теперь я был уверен: она безраздельно принадлежит мне.

Я надолго задумался, стараясь полнее осмыслить то, чтопроизошло между мной и Эвдоксией, и, кажется, кое-что начало проясняться.

Мне пришло в голову, что в отсутствие недвусмысленного жестасо стороны Акаши биться с Эвдоксией предстоит не на жизнь, а на смерть. Она низа что не позволит мне оставаться в городе и попытается похитить Тех, КогоСледует Оберегать, а значит, придется применить против нее Огненный дар.События этой ночи были лишь объявлением войны.

Мне стало невыразимо грустно, потому что Эвдоксия вызывалаво мне восхищение. Но я понимал, что поражение оказалось для нее слишкомунизительным, чтобы отступить.

Я посмотрел на Акашу.

– Как же я посмею убить это создание? – спросиля. – В ее жилах течет твоя кровь. И в моих тоже. Но ты наверняка дашь мнеясно понять, как следует поступить?

Я пробыл там еще не менее часа.

Покинув святилище, я обнаружил, что Авикус и Маэлпо-прежнему стоят там, где я их оставил.

– Она позволила мне испить ее крови, – сообщиля. – Это не похвальба. Я просто хочу, чтобы вы знали. Наверное, она даламне знак. Но я не уверен. Думаю, она не хочет, чтобы ее отдали Эвдоксии, и вслучае необходимости уничтожит ее.

Авикус пришел в отчаяние.

– За годы, проведенные в Риме, – сказал он, – мы,к счастью, никогда не сталкивались с тем, кто сильнее нас.

– Сильнейшие стараются держаться друг от другаподальше, – пояснил я. – Но, как ты понимаешь, мы перешли ей дорогу.Можно было бы уехать, как она просила.

– Она не вправе запретить нам оставаться в этомгороде, – возразил Авикус. – Почему бы ей не попробовать полюбитьнас?

– Полюбить? – переспросил я. – Откуда у тебя стольстранные мысли? Вижу, она вскружила тебе голову. Конечно. Это заметно. Но зачто ей нас любить?

– За нашу силу, – отозвался он. – Ее окружаютслабые создания возрастом не старше полувека. Мы можем рассказать ей то, чегоона не знает.

– О да, я поначалу думал так же. Но ничего не получится.

– Почему? – недоумевал Авикус.

– Если бы ей понадобились сильные спутники, они бы уже былиздесь, – ответил я. И уныло добавил: – Мы в любой момент можем вернуться вРим.

У него не нашлось ответа.

Даже не знаю, рассматривал ли я сам такую возможностьвсерьез.

Мы поднялись по ступеням и пошли по туннелям.

– Мысли о ней сведут тебя с ума, – убеждал я Авикуса,придерживая его за локоть. – Соберись с силами и разлюби ее, очисти своюдушу.

Он кивнул, но даже не скрывал волнения.

Я бросил взгляд на Маэла, но тот воспринял ситуациюхладнокровнее, чем я предполагал.

– Эвдоксия уничтожила бы Авикуса, если бы не ты? –спросил он.

– Она намеревалась довести дело до конца, – ответиля. – Но Авикус очень стар, старше нас с тобой. Возможно, даже старшеЭвдоксии. Ты сам стал свидетелем его могущества.

С тяжелым сердцем, исполненные сомнений, мы погрузились впротивоестественный сон.

На следующую ночь, едва поднявшись, я почувствовалприсутствие в доме посторонних. Новость привела меня в бешенство, но даже в теминуты меня не покидало сознание, что гнев порождает слабость.

Маэл с Авикусом незамедлительно присоединились ко мне.

Выйдя из укрытия, мы обнаружили Эвдоксию, объятого ужасомАсфара и еще двоих юношей-вампиров, с которыми раньше не встречались.