– Нет, я там не осталась, – заговорила она. – Хотяжрецы уговаривали меня, рассказывали легенды о древнем культе, убеждали, чтоМать бессмертна и лишь солнечный свет может ее погубить, а если погибнет она –смерть ожидает и нас. Был один жрец, который так много говорил об этом, словнодумать ни о чем другом не мог...

– Старейший, – вставил я, – тот, кто в концеконцов решился проверить, верна ли легенда.

– Да, – сказала она. – Но для меня он не былСтарейшим, и я к нему не прислушалась.

Я вышла оттуда в одиночестве, без создателя, и, оставшись вего доме одна, в окружении несметных сокровищ, решила изменить образ жизни.Конечно, жрецы часто приходили ко мне и докучали разговорами о моем безбожии инеосторожности, но силу не применяли, и я попросту не обращала на них внимания.

Тогда мне легко было притворяться смертной, особенно еслинатереть кожу особыми маслами, – вздохнула она. – И я привыклаизображать юношу. Мне несложно было обзавестись богатым домом и хорошейодеждой. За несколько ночей я прошла путь от бедности к богатству.

В школах и на рынках я распространила весть, что занимаюсьсочинением писем и перепиской книг, причем работаю по ночам, когда другиепереписчики уходят домой. Обустроив для себя большой, хорошо освещенныйкабинет, я принялась трудиться для людей. Так я получила возможностьпознакомиться с ними и узнать, чему учат в мире.

Меня мучило отсутствие возможности послушать великихфилософов, которые вели дискуссии при свете дня, но я преуспела в своих ночныхзанятиях и получила все, что хотела. Я слышала теплые человеческие голоса. Ясдружилась со смертными. По вечерам мой дом частенько бывал полон пирующихгостей.

Я узнавала о мире от студентов, поэтов, солдат, а глубокойночью пробиралась в великую Александрийскую библиотеку. Тебе стоило бы побыватьтам, Мариус. Удивительно, что ты прошел мимо такой сокровищницы. Я не прошла.

Эвдоксия умолкла и отвернулась. От избытка эмоций лицо ееутратило всякое выражение.

– Да, понимаю, – сказал я. – Понимаю очень хорошо.Мне точно так же необходимо слышать человеческие голоса, видеть улыбки на лицахлюдей, чувствовать, что меня принимают за своего.

– Мне знакомо твое одиночество, – твердо сказала она. Явпервые понял, что ее лицо – лишь красивая оболочка, скрывающая целую гаммупереживаний, лишь немногие из которых она позволила себе обнаружить.

– В Александрии я жила долго и счастливо, – продолжиларассказ Эвдоксия. – Не было на свете города прекрасней. Подобно многим изтех, кто пьет кровь, я решила, что знания проложат мне путь сквозь годы ипомогут справиться с отчаянием.

Эти слова произвели на меня большое впечатление, но япромолчал.

– Нужно было оставаться в Александрии, – тихим, полнымсожаления голосом произнесла она, глядя в сторону. – Я полюбила одногосмертного молодого человека, питавшего ко мне большое чувство. Как-то ночью онпризнался мне в любви и обещал оставить ради меня свою семью, отказаться отбудущего брака – словом, пожертвовать всем, если я соглашусь уехать с ним вЭфес, в город, где родились его предки.

Она замолчала, словно сомневаясь, стоит ли рассказыватьдальше.

– Такова была его любовь... – после паузы медленнопроизнесла она. – И все это время он считал меня мужчиной!

Я не произнес ни слова.

– В ночь, когда он объявил о своей любви, я открыла своютайну. Мой обман привел его в ужас. И я отомстила. – Она нахмурилась, неуверенная в том, что выбрала нужное слово. – Да. Отомстила.

– Ты сделала его вампиром, – догадался я.

– Да, – подтвердила она, глядя в сторону и мысленно вернувшисьв прошлое. – Грубо и отвратительно взяла его силой, после чего с его глазспала пелена и он посмотрел на меня любящим взглядом.

– Любящим взглядом? – переспросил я.

Она выразительно покосилась на Авикуса, затем на меня иснова на него.

Я в свою очередь посмотрел на Авикуса. Он всегда казался мнекрасивым, и я полагал, что, судя по всему, Бога Рощи выбирали с учетом нетолько физической силы, но и внешних данных. Но теперь я попытался оценить егос точки зрения Эвдоксии: золотистая, уже не коричневая, кожа, густые черныеволосы, обрамляющие необычайно привлекательное лицо.

Я повернулся к Эвдоксии и, к своему изумлению, заметил, чтоона рассматривает меня.

– Он снова полюбил тебя? – спросил я, уловив подтекстее рассказа. – Полюбил и тогда, когда по его жилам потекла Кровь?

Я не мог понять, о чем она думает, и не стал даже гадать.

Эвдоксия мрачно кивнула.

– Да, снова полюбил, – сказала она. – Кровь далаему новые ощущения, а я стала его наставницей. Всем нам прекрасно известно,сколько здесь таится соблазнов.

Эвдоксия горько улыбнулась.

В голову мою закралась зловещая мысль, что она не в себе,возможно, даже сошла с ума. Но я поспешил прогнать подозрения.

– И мы отправились в Эфес, – продолжала она. –Конечно, с Александрией его не сравнить, но Эфес тем не менее прекрасныйгреческий город, где идет оживленная торговля с Востоком и куда стекаютсяпаломники, желающие поклониться великой богине Артемиде. Там мы и жили вплотьдо Великого Огня.

Она говорила так тихо, что ни один смертный не смог бырасслышать хоть слово.

– Великий Огонь уничтожил его. Он достиг того возраста,когда от человеческой плоти уже ничего не остается, но во Крови онтолько-только начал набираться сил.

Она умолкла, не в состоянии продолжать, но потом добавила:

– Он превратился в пепел... Да, в пепел...

Я не смел просить ее рассказывать дальше.

Однако Эвдоксия заговорила снова:

– Мне следовало отвести его к царице до отъезда изАлександрии. Но мне вечно было не до храмовников. А если я и заходила к ним, толишь затем, чтобы с гордостью сообщить о знаках благоволения, полученных отцарицы, или о том, как я приносила к ее ногам цветы. А вдруг царица не принялабы моего любовника? Я боялась, что так случится, и потому не позволила емупредстать перед Матерью. Вот и оказалась в Эфесе с горсткой пепла в руках.

Я почтительно молчал. А украдкой глянув на Авикуса, заметил,что тот чуть не плачет. Эвдоксия всецело завладела его сердцем.