Наконец, когда наверху все стихло и лишь несколько мародеровостались бродить среди тлеющих балок, мы вышли из своего убежища и в полномонемении уставились на развалины.

Прогнав негодяев и убедившись, что вход в святилище надежнозамаскирован и неприступен, мы отправились в переполненную смертными таверну,где, приютившись у стола, смогли поговорить.

Место для этого было, мягко говоря, неподходящим, но иногомы в тот момент найти не могли.

Я рассказал Авикусу и Маэлу, что произошло в святилище, какМать едва ли не до капли выпила кровь Эвдоксии, как я вмешался и спас Эвдоксиижизнь. Потом я объяснил, откуда взялся смертный торговец: они видели, как егопривели и как вынесли тело, но не поняли, в чем дело.

– Они бросили труп там, где его легко найти, – сказалАвикус. – Как приманку для толпы.

– Да. Нашего жилища больше нет, – подвел я итог. –А святилище потеряно для нас до тех пор, пока путем замысловатых юридическихуловок мне не удастся под новым именем выкупить то, что принадлежит мне подстарым. Если же семья торговца потребует правосудия в отношении незадачливогопервого владельца, может получиться, что нам и вовсе не удастся приобрести этотдом.

– И что ей от нас нужно? – спросил Авикус.

– Это оскорбление в адрес Тех, Кого СледуетОберегать, – заявил Маэл. – Она знает, что под домом их святилище, испециально устроила все так, чтобы смертные учинили бунт и разрушили нашежилище.

Я уставился на него во все глаза, намереваясь отругать занеумение сдерживать ярость. Но вместо этого неожиданно для себя признался:

– Такая мысль мне в голову не приходила. Но, по-видимому, тысовершенно прав. Это оскорбление в адрес Тех, Кого Следует Оберегать.

– Конечно, она старалась навредить Матери, – сказалАвикус.

– Именно так. Днем воры могут пробить мрамор, закрывающийвход в подземелье.

У меня потемнело в глазах от ярости, более подобающейсуществу помоложе. Ярость завладела моей волей.

– Что с тобой? – спросил Авикус. – Ты даже в лицеизменился. Поделись с нами своими мыслями, скажи, что у тебя на душе.

– Не уверен, что найду подходящие слова, – сказаля, – но эти мысли не сулят ничего хорошего ни Эвдоксии, ни тем, кого она,по ее признанию, любит. Я прошу вас обоих накрепко закрыть свои мысли, чтобыникто не смог догадаться о вашем местонахождении. Отправляйтесь к ближайшимгородским воротам, выходите и укройтесь в холмах от приближающегося рассвета.Завтра, едва зайдет солнце, приходите сюда. Я буду ждать.

Я проводил их и, убедившись, что они минуют ворота безпомех, пошел прямиком в дом Эвдоксии.

Услышать, как внутри снуют туда-сюда ее рабы, не составилотруда, и я бесцеремонно приказал им отворить дверь.

Эвдоксия, как всегда самонадеянная, велела им выполнить мойприказ.

Оказавшись внутри и увидев перед собой обоих юношей, язатрясся от гнева и сжег их на месте.

Всепожирающий огонь – ужасное зрелище. Я дрожал и хваталртом воздух, но времени на наблюдения не было. Асфар помчался прочь, а Эвдоксиянеистово закричала, чтобы я остановился, но я обратил в факел Асфара. Егожалобные крики заставили меня содрогнуться. Одновременно мне приходилось,собрав в кулак всю волю, противостоять невероятной силе Эвдоксии.

Огонь, подступивший к моей груди, обжигал так сильно, что яедва не умер, но все же смог устоять и изо всех сил швырнул свой собственныйпламенеющий шар.

Ее смертные слуги бросились врассыпную.

Эвдоксия налетела на меня, сжав кулаки. Я увидел перед собойистинное олицетворение ярости.

– За что ты так со мной?! – воскликнула она.

Я обхватил ее обеими руками, невзирая на сопротивление, наокатившие меня волны огня, вынес из дома и поволок по темным улицам к дымящимсяразвалинам своего дома.

– Значит, ты натравила на мой дом толпу?! – кричаля. – После того как я спас твою жизнь, ты, осыпав меня лживымиблагодарностями, лишила всех нас крова!

– Я тебя не благодарила, – отвечала она, извиваясь ивырываясь, толкая меня руками с удивительной мощью. Жар пламени тем временемлишал меня сил. – Ты молился, чтобы я умерла, умолял Мать уничтожитьменя! – кричала она. – Ты сам сказал!

Наконец я добрался до дымящейся кучки обуглившегося дерева имусора и, отыскав украшенную мозаикой дверь, поднял ее с помощью Мысленногодара.

Это заняло лишь миг, но Эвдоксия успела направить мне в лицопалящий удар.

Мои ощущения можно сравнить с теми, что испытывает смертный,которого окатили кипятком. Но тяжелая дверь отворилась, и я снова выстроилзащитный барьер. Одной рукой удерживая Эвдоксию, другой я задвинул на местогигантский камень и начал пробираться по лабиринту коридоров к святилищу.

Снова и снова меня обжигало жаром, и каждый раз, когда онабрала верх, я чувствовал запах паленых волос и видел витающий в воздухе дым.

Но даже спотыкаясь, я парировал удары и не давал Эвдоксиивысвободиться. Все крепче сжимая ее, я открывал одну дверь за другой. Все ближеи ближе мы подбирались к святилищу, но я не позволял себе обрушить напредательницу всю свою силу.

Нет, эту привилегию я хранил для той, которая своим могуществомпревосходила всех.

Наконец мы достигли святилища. Я швырнул Эвдоксию на пол.

Отгородившись от нее всем своим существом, я обратил взор кМатери и Отцу, но увидел лишь прежнюю безмолвную картину.

Не получив более ясного знака и отразив очередную чудовищнуюволну жара, я вновь схватил Эвдоксию, не дав ей возможности подняться на ноги,скрутил ей руки за спиной и преподнес жертву Матери. Я не смел подойти ближе,иначе я потревожил бы одежды царицы, что в сложившейся ситуации было бысвятотатством.

Правая рука Матери вышла из состояния вечного покоя ипотянулась к Эвдоксии, а голова Акаши вновь совершила легкое, почти неуловимоедвижение, губы дрогнули, обнажив клыки. Я выпустил из рук жертву и отступил нашаг. Эвдоксия закричала.

Я издал глубокий отчаянный вздох: «Да будет так!»

С безмолвным ужасом я наблюдал, как Эвдоксия беспомощновзмахивала руками и тщетно отталкивала Акашу коленями, пока ее тело не обмяклои не выскользнуло из объятий Матери на мраморный пол, превратившись в изящнуюбелую восковую куклу. Она не издавала ни вздоха. Большие темные глаза утратилиблеск жизни.

Но она не умерла. Отнюдь. Ибо обладала телом тех, кто пьеткровь, и душой тех, кто пьет кровь. Ее можно было погубить только огнем. И яждал, собравшись на всякий случай с силами.