– В последний день я спала как в лихорадке, – сказалаона, не поднимая головы. – Мне снилось, будто ко мне взывает Рашид.

Что я мог ответить? Сердце мое разрывалось от отчаяния.

– Нет, я не ищу утешения, – продолжала она. – Лишьговорю, что мне снились кошмары. А потом я оказалась в храме в окружениижрецов. И меня охватило ужасное ощущение: очень четкое ощущение времени исмерти.

– Это мы преодолеем, – пообещал я, опускаясь перед нейна одно колено.

Она посмотрела мне в глаза, словно желая убедиться, что я ненамерен ее одурачить, и покачала головой.

– Нет. Мы тоже умираем. Когда приходит наш срок.

– А я не хочу умирать, – заявил я. – Бывает, хочууснуть, иногда даже погрузиться в сон навеки – но не умереть.

Эвдоксия улыбнулась.

– Что бы ты написал для меня, – спросила она, –если бы появилась такая возможность? Какие предания доверил бы пергаменту,желая, чтобы я прочла и запомнила их?

– Не то, что читал в древнеегипетских текстах, –выразительно ответил я. – Слова более возвышенные, применимые ко всему насвете, полные надежды и жизненной силы, рассказывающие о взрослении иторжестве, повествующие – не знаю, как сказать иначе – о жизни.

Она торжественно кивнула и долго смотрела на меня с улыбкойи признательностью во взгляде. А потом сжала мою руку и попросила:

– Отведи меня в святилище.

– Что ж, идем, – ответил я, вставая.

Она поднялась и прошла вперед – должно быть, намеренно желаяпоказать, что знает дорогу. Хвала богам, ее свита за нами не последовала, такчто мне не пришлось останавливать юношей.

Мы спустились вниз, и я силой Мысленного дара открыл двери,не прикасаясь к ним.

Она ничем не дала понять, что мои способности произвели нанее впечатление. Но я не был уверен в том, что мир между нами заключен. МыслиЭвдоксии по-прежнему оставались для меня загадкой.

При виде Матери и Отца в изысканных одеждах и сверкающихдрагоценностях у нее перехватило дух.

– О Благословенные Прародители, – прошепталаона. – Как долог был мой путь к вам.

Ее голос звучал очень трогательно, а из глаз снова хлынулислезы.

– Что подарить тебе? – произнесла она, не сводя глаз сцарицы и дрожа всем телом. – Нужно было принести тебе дар или жертву...

По непонятной причине в этот миг во мне что-то дрогнуло. Япосмотрел на Мать, потом на Отца, но не заметил ничего необычного, однако всвятилище что-то происходило, и Эвдоксия, возможно, почувствовала перемену.

Я вдохнул густой аромат, поднимавшийся из курильниц.Посмотрел на трепещущие в вазах цветы. Заглянул в блестящие глаза моей царицы.

– Какой дар предложить тебе? – продолжала Эвдоксия, выходявперед. – Что отдать, чтобы ты приняла подношение, зная, что оно идет отсердца? – Она все ближе и ближе придвигалась к ступеням, протягиваяруки. – Я твоя рабыня. Я была ею в Александрии, когда ты одарила менякровью, ею остаюсь и сейчас.

– Отойди! – внезапно воскликнул я, сам не знаяотчего. – Отойди и замолчи!

Но Эвдоксия продолжала идти вперед и сделала первый шаг поступеням.

– Разве непонятно, что я говорю всерьез? – ответила онамне, не отворачиваясь от царя и царицы, и вновь обратилась к Матери: – Позвольстать твоей жертвой, божественная Акаша, прими мой кровавый дар, священнаяцарица.

Рука Акаши молнией метнулась вперед, мертвой хваткойвцепилась в Эвдоксию и подтащила ее к самой груди царицы.

Эвдоксия страшно застонала.

Царица чуть опустила голову, порозовевшие губы приоткрылись,обнажив острые клыки, которые мгновенно впились в шею Эвдоксии. Головабеспомощной просительницы откинулась набок, руки и ноги обмякли... Лицо Акаши,с нарастающей силой сжимавшей жертву, оставалось по-прежнему бесстрастным.

Я в ужасе застыл на месте, не смея вмешаться в то, чтопроисходило на моих глазах.

Прошло несколько секунд – возможно, полминуты, – ивдруг Эвдоксия издала жуткий хриплый крик. Она отчаянно пыталась высвободитьруки.

– Умоляю, Мать, перестань! – Я что было сил вцепился вЭвдоксию. – Умоляю, перестань, оставь ей жизнь, пощади! – Я потянулЭвдоксию на себя. – Пощади ее!

Почувствовав, что тело в моих руках затрепетало, я поспешновыхватил его из-под согнутой руки.

Мертвенно-бледная Эвдоксия еще дышала, то и дело жалобнопостанывая. Мы оба скатились вниз со ступеней, а Акаша опустила руку на колено,как будто ничего не произошло.

– Ты что, хотела умереть? – спросил я, распростершисьна полу рядом с Эвдоксией, которая судорожно хватала ртом воздух.

– Нет, – в отчаянии отвечала она. Грудь ее вздымалась,руки дрожали – в таком состоянии у нее едва ли хватит сил поднятьсясамостоятельно.

Я вопрошающе взглянул в глаза царицы.

Жертва не вернула краски ее лицу. На губах не осталось иследа крови.

Ошеломленный, я подхватил Эвдоксию на руки и помчался прочьиз святилища.

Преодолев все лестницы и коридоры, я выставил всех избиблиотеки, Мысленным даром накрепко захлопнул двери и уложил Эвдоксиюпоудобнее, чтобы дать ей перевести дух.

– Но как же, – спросила она, – ты набралсямужества вырвать меня из ее рук? – Она припала к моей шее. – Обнимименя покрепче, Мариус, не отпускай. Я не могу... не стану... обними меня.Откуда в тебе столько смелости? Как ты осмелился пойти против нашей царицы?

– Она бы уничтожила тебя, – сказал я, – потому чтобыла готова ответить на мою молитву.

– Что за молитва? – поинтересовалась Эвдоксия, выпускаяменя из объятий.

Я принес кресло и сел рядом.

На изможденном, искаженном мукой лице Эвдоксии заблестелиглаза. Она протянула руку и схватила меня за рукав.

– Я просил о знаке, – объяснил я. – Просил датьмне понять, желает ли она перейти под твое покровительство или остаться сомной. Царица объявила о своем решении. И ты была тому свидетелем.

Эвдоксия покачала головой, но это не был жест несогласия.Она задумалась, старалась восстановить ясность мыслей, но когда попробовалабыло подняться, тут же упала на спину и после вновь долго лежала, глядя впотолок. О чем она думала, оставалось тайной. Я попытался взять ее за руку, но онавырвала пальцы.

Наконец она тихим голосом произнесла: