– Ну и что, хорошо тебе за границей? – сладко спрашивала она у Ксаны, охватывая её взглядом умелого портного, который с ходу оценивает незнакомую фигуру. – Я вот тоже путешествую, но только в те страны, где люди верят в Бога.

– А я не путешествую, – резко отвечала Ксана. – Я работаю.

Варя её не слышала и вела свою партию с полным пониманием значимости сказанных слов:

– Греция, Кипр, Болгария… Там такие святые места, ты и представить себе не можешь!

Потом, без перехода, меняла тему – и Ксана испытывала что-то подобное тому, что, вероятно, чувствовал охранник Владиного мужа, раненный шилом:

– А как ваш мальчик, по-прежнему такой же чудной?

– Мальчик у нас чудный, – говорила Ксана, стараясь не замечать, как душа набухает кровью. И та же самая кровь бросается в глаза.

– Моя Полинка, слава богу, отличница, – сообщала Варя. – Олимпиадница. Поступление обеспечено. А ваш-то куда собирается?

Андрюша на тот момент как раз лежал в пятнадцатом корпусе областной психушки, в отделении первого эпизода. Вопрос, куда он собирается, звучал неактуально.

– Пока думаем, – врала Ксана.

Расставшись с Варей, она всякий раз клялась не покупаться больше на её предложения «просто встретиться и выпить кофе», тем более что кофе и пирожные подруга детства крестила так яростно, как будто их подал к столу сам дьявол, а не миловидная официантка.

Сходство Влады и Вари, в том числе и внешнее, было довольно сильным, и Ксана сама на себя сердилась, что это мешает ей если не полюбить хозяйку, то хотя бы проникнуться к ней симпатией. Влада была хорошим человеком – взбалмошным, поверхностным, но хорошим.

Французским они занимались каждый день сразу после завтрака, полтора часа без перерыва. Из интернета, как из чёрного цилиндра фокусника, явилась вечная Попова с Казаковой, учебник старомодный, но проверенный. Самую тихую комнату в доме объявили кабинетом. Влада старательно учила слова, зазубривала правила – и не понимала их. Трогательно сердилась на французскую грамматику:

– Зачем им так много маленьких слов? Все эти «си», «па», «не», с ума сойти можно! А палки над словами? Как я должна запоминать, куда какую ставить и под каким углом?

Le Passé Composé[17] повергло её в глубокую тоску, и Ксана думала, что Влада отменит уроки, но хозяйка оказалась не менее упорной, чем бездарной. Dis donc![18] Когда она составляла на французском свои первые фразы, кажется, был слышен гул в её красивой голове, не привыкшей к подобным перегрузкам. А что, думала Ксана, может, и будет толк! Язык любит способных, но и усердных ценит не меньше.

Вот уже десять дней они жили в Этуа, и это была размеренная приятная жизнь, ничем не напоминавшая работу. Утром Влада любила поспать, и Ксана вскоре стала вставать как можно раньше, чтобы успеть сделать то, что будет недоступно в течение дня: хозяйка, как младенец, забирала всё время без остатка. Неделю назад в шесть часов утра Ксана отправила запрос в Исторический музей Лозанны – представилась правнучкой Ксении Лёвшиной, которая провела в Швейцарии сколько-то времени в конце позапрошлого века. Заодно она попросила найти сведения о семье Лакомб, проживавшей на улице des Fleurettes. Вчера пришёл ответ, что нужные документы будут доступны через десять дней, мадам Лесовую приглашают прийти в городской архив к одиннадцати утра.

Ксана ещё не решила, как будет отпрашиваться у Влады. Та справедливо считала, что вся жизнь здесь – один сплошной выходной, и с этим трудно было поспорить. Много вкусной еды, мягкая постель, одежда, выстиранная и выглаженная заботливой Даникой. Ежедневные поездки на пляж и через день – в спа, от посещения которого отвертеться всё-таки не удалось (счета, которые Владе выписывали за «процедурки», повергали Ксану в ужас – каждый раз, обмякая в руках косметолога или массажиста, она думала: лучше бы дали деньгами). Не удалось отвертеться и от старых нарядов Влады: все они были дорогими, красивыми, и ни один из них Ксане не подходил. Точнее, по размеру наряды были впору, но не шли ей отчаянно. Может, удастся продать на «Авито»?

За эти десять дней Ксана не потратила ни единого сантима, зато терпение и нервные клетки уходили килограммами. Уроки уроками, но всё остальное время ей приходилось бездельничать, получая за это деньги, – со стороны соблазнительно, но для человека, привыкшего помногу работать каждый день без перерывов и выходных, такой образ жизни – мучение. В силу привычки Ксана относилась к Владе как к пациентке, в лучшем случае – как к старательной, но бестолковой ученице, но пациентка-то считала её подругой! Без конца обсуждала не состоявшиеся операции. Рассказывала о муже такие подробности, без которых Ксана замечательно обошлась бы. Жаловалась на подружек-завистниц.

Ксана так уставала к вечеру от этого словесного насилия, что начала спать больше прежнего, обычных шести часов ей не хватало, теперь требовалось восемь. А утром она вскакивала по будильнику и буквально урывками жила своей собственной жизнью. Искала в интернете фотографии Лозанны 1899 года. Звонила домой. Отвечала на предложения – пришёл хороший вариант на декабрь, она сразу же согласилась. Наташа не звонила и не писала, делала вид, что никакой такой Ксаны вообще не существует. Зато проявилась Дуся, благодарная и счастливая. Предлагала на следующей неделе встретиться в городе и пообедать. Ксана не решилась сказать Дусе, что она теперь «раб лампы» и что лампа вряд ли отпустит её в Лозанну даже на пару часов. Попыталась отговориться какими-то общими словами, но Дуся поняла её неправильно:

– Я приглашаю! Мне хочется тебя как-то отблагодарить.

Ксана обещала перезвонить в ближайшие дни. Глянув на часы – по меркам Влады было раннее утро, полвосьмого, – она вышла из своей комнаты и тихо спустилась по лестнице. Даника пекла блинчики на крохотной, почти игрушечной сковородке.

– Я до озера, – сказала Ксана.

Даника улыбнулась – почти на все слова её ответом была сияющая улыбка. Дала с собой сэндвич в пакете и бутылочку сока. Эти поездки на озеро были тайной Ксаны и Даники, солидарностью двух служанок.

Ксана прошла через двор, стараясь не шуршать гравием, вывела из стойла в гараже «свой» велосипед, сложила в корзинку завтрак и помчалась к озеру. «Не надо изобретать велосипед», – говорил папа в тех случаях, когда дети мудрили с очевидным решением. «А я на пятом десятке его всё-таки изобрела», – улыбалась Ксана, слетая с горы лихо, не хуже Влады. На пути к озеру она видела только дорогу, зато на обратном, в горку, поневоле замечала всё, мимо чего пронеслась во весь опор час назад. Подсолнуховое поле, где каждый цветок смотрит тебе в лицо так, будто ждёт ответа. Упавший столбик ограждения. Герань над каменным фонтаном.

На пляже с утра пусто. Ксана достала из корзинки сэндвич и апельсиновый сок, чтобы позавтракать вместе с чайками, которых кто-то из клиентов в шутку называл «чакрами». А может, и не в шутку. Как раз в этот момент позвонила мама.