Веселье было в самом разгаре, когда на рассвете к домуЦицерона подошли полтора десятка человек. Цетег и Марций, выйдя вперед,обратились к трем легионерам, стоявшим у ворот, с просьбой пропустить их в дом,к консулу. Легионеры, получившие твердый приказ центуриона, отказалисьпропустить непрошеных гостей. На все уговоры Цетега легионеры отвечали отказом.Вспыльчивый Марций уже схватился за меч, когда из дома вышел центурион,услышавший шум.

— Что вам нужно? — сурово спросил он, не скрываясвоей неприязни к обоим гостям.

— Мы римские граждане и хотим видеть своегоконсула, — попытался унять свой гнев Цетег. — Нам нужно видетьЦицерона.

— Он занят и никого не принимает, — короткоответил центурион, не спуская глаз с пришельцев.

— Но он нам нужен, — настаивал Цетег.

— Я сказал все, — центурион повернулся к нимспиной, намереваясь войти в дом.

Марций, не дожидаясь его ухода, выхватил меч, но все трилегионера, тут же обнажив оружие, встали рядом с центурионом.

— Уходите, — гневно сказал центурион, — иливы пожалеете, что пришли сюда.

Теперь уже не выдержал Цетег.

— Ты смеешь угрожать нам, — прохрипел он, такжеобнажив свой меч, — значит, ты умрешь первым.

Цетег повернулся к портику, стоявшему напротив, и махнулрукой. Оттуда раздался пронзительный свист и крики, и полтора десяткавооруженных людей со Статилием бросились к дому. Центурион, не изменившись влице, что-то тихо сказал одному из легионеров. Тот кивнул головой и исчез заворотами дома. Подбежавшая группа людей окружила центуриона и двух оставшихсялегионеров. Цетег довольно оглядел своих людей и нахально осведомился:

— Теперь ты не возражаешь, если мы пройдем внутрь?

Центурион молча смотрел на Цетега. Не выдержав этогопрезрительного взгляда, Цетег поднял меч, намереваясь напасть первым, когдапослышался шум открывающихся ворот. Из дома Цицерона вышла целая центуриявооруженных легионеров в полной боевой выкладке, в доспехах и шлемах, сметаллическими поножами и мечами в руках. Без особой команды быстро и четкоцентурия, состоящая из антесигнанов, почти бесшумно выстроилась у дома.Тридцать ветеранов, обнажив свои мечи, молча ждали нападения.

Цетег первым понял, что их попытка не удалась. Пятнадцатьлегко вооруженных римских бездельников не смогут противостоять целой центуриихорошо вооруженных и обученных легионеров, состоящей из отборных бойцовгородских когорт Антистия.

Он еще не успел отдать приказ об отступлении, как воротадома снова открылись и на пороге показались Цицерон, его брат и целая группавооруженных сенаторов.

Даже Марций понял, что нужно отступать. Консул,предусмотрительно не выходя за линию легионеров, громко закричал, показывая намятежников:

— Эти изменники пришли убить римского консула! Что жевы медлите, нападайте! Убейте римского консула! Совершите святотатство, дапокарает вас Юпитер!

Мятежники, смущенные не столько его криками, сколькоустрашающим видом вооруженных легионеров, бросились врассыпную. Цетег, Марций иСтатилий отходили, посылая сквозь зубы проклятия консулу и своим товарищам.

Цицерон, глядя на бегущих заговорщиков, вспомнил вдруггнилые зубы Эвхариста.

«Наша республика — как его зубы: есть она еще может, но приближайшем рассмотрении вызывает отвращение. Великие боги, спасите нас отполного разложения», — с отчаянием подумал он.

Когда выступают с обвинением против кого-либо, то нет ничегонесправедливее останавливаться на длинном перечне фактов, говорящих противобвиняемого, и умалчивать о фактах, говорящих в его пользу.

Марк Туллий Цицерон

Известие о попытке мятежников напасть на дом Цицерона сталопоследней каплей, переполнившей чашу терпения римлян. Теперь уже многие, дажеумеренные сенаторы не скрывали своего возмущения действиями катилинариев. Внекоторых частях города легионерам Антистия пришлось даже спасать катилинариевот разгневанных римлян. Все громче раздавались голоса покончить с беспорядкамивнутри города.

Весь следующий день у дома Цицерона стояли толпы людей,требовавших немедленной расправы с мятежниками. К вечеру, когда Цицерон объявило созыве сената, толпа радостно зашумела. И хотя она более чем наполовинусостояла из вольноотпущенников, друзей Цицерона, тем не менее такое зрелищенародного волеизъявления было приятно наблюдать даже самому консулу.

Предусмотрительный Цицерон объявил, что сенат соберется не вкурии Гостилия, а в храме Юпитера Статора на Палатине, подчеркивая своим новымдемагогическим жестом угрожающую опасность.

Цезарь, узнавший в деталях о попытке неудачного нападения наконсула от Эвхариста, понимал, как важно Цицерону удалить сейчас Катилину изгорода. Оставшись без вождя, катилинарии лишились бы того могучего импульса,который сплачивал их, являясь знаменем, за которым они охотно шли.

Теперь все зависело от личной схватки Цицерона и Катилины,от ораторского мастерства консула. К этому моменту благодаря своимосведомителям Цицерон имел куда больше шансов, чем Катилина. Сумеет ли теперьконсул убедить согласиться на арест Катилины или его изгнание? А может,осторожные «отцы города» примут снова компромиссное решение. Цезарь хорошопонимал, что на заседании сената решается не только судьба Катилины илиЦицерона, но и его собственная участь, судьба многих римлян, судьба всегогорода.

За шесть дней до ноябрьских ид в храме Юпитера Статорасостоялось историческое заседание, являвшее собой переломный момент в заговореКатилины. Еще задолго до рассвета легионеры Антистия окружили храм, непропуская к нему никого из посторонних. Им в помощь плотной стеной всталиотпрыски самых знаменитых римских фамилий — Клавдиев, Метеллов, Сципионов,Антониев, Гракхов, Юлиев, Флавиев. Молодые люди, придя с оружием в руках,демонстрировали свою верность республике, ее заветам и традициям. Среди нихбыли двадцатидвухлетний Брут и Кассий, девятнадцатилетний Марк Антоний,стоявшие рядом у подножия Палатина. Молодые люди еще не знали, что в скоромвремени им самим придется столкнуться в кровавых сражениях, раздирающихреспублику на части и приведших в конце концов к ее полному падению.

Кроме юношей, вокруг собралась огромная толпа любопытных, икаждый сенатор был вынужден проходить в храм сквозь живой коридор людей,требующих наказать катилинариев.

Когда у храма появился в сопровождении многочисленных друзейЦицерон, толпа приветствовала его громкими криками одобрения. Не меньше криковуважения получили Катул и Агенобарб. Катона приветствовали тише, римский плебсне любил его за аристократизм и высокомерие. Но самый оглушительный рев выпална долю Цезаря, которого любили все в городе, начиная с гладиаторов и кончаяпатрициями и сенаторами. Рев еще долго не стихал после прихода Цезаря, ирассерженный Катул тихо сказал Агенобарбу: