Цицерон, хорошо осведомленный об участии Красса в заговореКатилины, искренне обрадовался. Своим признанием наличия заговора, этимиписьмами Марк Красс окончательно порывал с катилинариями. Консул хорошопонимал, что приход к нему Красса одобрен Цезарем и популярами, отступившими откатилинариев. Это была очень большая победа.

Цицерон не сумел скрыть своей радости. Катилинарии зашлислишком далеко в своих безумных требованиях, слишком напугали популяров ипростых римских граждан, чтобы те пошли за мятежниками. Теперь катилинарииоставались одни, а это уже было не столь страшно. Без денег Красса, безгородского плебса Цезаря они не смогут привлечь на свою сторону римлян. И вконечном итоге это было для Цицерона самым важным.

Консул благодарил сенаторов, заверяя, что сможет положитьконец бесчинствам Катилины и его друзей в считанные дни. Особенно сердечно онблагодарил Красса за его верность республике. После их ухода, окрыленныйрадостными надеждами, Цицерон принялся готовить свою речь против Катилины.

В ночь за семь дней до ноябрьских ид судьбе суждено было ещераз проверить мужество и стойкость Цицерона. Далеко за полночь ему доложили,что его хочет видеть хозяин таверны грек Эвхарист. Консул приказал немедленнопровести его, несмотря на поздний час.

Запыхавшийся Эвхарист быстро рассказал Цицерону о грознойопасности. В последний момент мятежники решили, что в дом к Цицерону войдутдвое, Цетег и Марций, разорившийся патриций, известный всем буйным нравом иотчаянной смелостью.

Консул слушал внимательно, почти не перебивая грека. Вовремя разговора Эвхарист часто улыбался, показывая свои гнилые зубы и пробуждаяв Цицероне какое-то нарастающее отвращение.

— Значит, сегодня утром? — уточнил в последний разконсул.

— Сегодня, — подтвердил Эвхарист, — клянусьбогами Олимпа, сегодня на рассвете они попытаются убить тебя.

— Потом они соберутся в сенат или заговорщики будутрасправляться с сенаторами в их домах? — спросил Цицерон.

— В некоторых домах, но многие пойдут в сенат. Веттийсказал, что твое убийство послужит сигналом для всех. Ты их главная опасность,опора республики, — решил польстить консулу Эвхарист.

Цицерон не захотел замечать лести.

— Я знаю, — гордо кивнул головой консул, —если бы не я, безумец Катилина давно истребил бы весь город. Передай Веттию,что я благодарен ему за столь большое усердие на благо республики.

Эвхарист снова улыбнулся, понимающе кивая головой. Как частоподлость и предательство одних называют верностью и патриотизмом другие. И покав государстве есть люди, оправдывающие доносчиков и предателей, таковые будутсуществовать. Но само предательство не может быть оправдано никакими, дажесамыми высокими идеалами. Ибо не может быть к чести государства бесчестье егограждан. После ухода Эвхариста Цицерон сидел еще немного один, словно проверяяи взвешивая все обстоятельства дела. Затем, решительно поднявшись, приказалрабам позвать дежурного центуриона и номенклатора. Обоим был дан категорическийприказ — не пускать на рассвете в дом никого. К префекту Антистию консул послаллегионера с просьбой прислать дополнительные силы для охраны его дома.Несколько гонцов было послано к друзьям и клиентам Цицерона с просьбойсобраться в этот поздний час у него дома.

Первым откликнулся на приглашение брат консула — КвинтЦицерон. Неуловимо похожий на своего брата, он отличался от него более резкимичертами лица и упрямо выставленным вперед подбородком. Цицерона очень обрадовалприход брата. Квинт был военным трибуном и мог пригодиться в сложившейсяситуации. Кроме всего прочего, он был еще и другом Цезаря.

Вслед за ним явились сенатор Целий Руф и книгоиздатель АттикПомпоний, встревоженные ночным посланием консула. Постепенно начали подходить идругие друзья Цицерона. Когда дом уже был полон гостей, подошла еще однацентурия легионеров, посланных Антистием.

Рабы провожали гостей в триклиний, оставляя их в недоумениипо поводу столь неожиданного приглашения хозяина дома. Когда в триклиниинабралось около сорока гостей, к ним вышел Цицерон. Придав своему лицувыражение скорбной торжественности, соответствующей случаю, он тихим голосомприветствовал гостей, стараясь разжечь еще большее любопытство своим убитымвидом.

— Что случилось? — от имени собравшихся спросилЦелий Руф. — К чему это ночное сборище, эти тревожные известия с просьбойнемедленно быть у тебя в доме? Во имя великих богов, что произошло?

— Друзья мои, — начал Цицерон своим хорошопоставленным актерским голосом, — не удивляйтесь столь неожиданномувызову. Ибо случилось событие необычное, если не сказать больше, почтиневероятное. Сегодня утром, на рассвете, презренные мятежники, богоотступники иизменники-катилинарии попытаются убить римского консула в его доме, —патетически крикнул Цицерон, завершая столь необычное выступление о себе втретьем лице.

Послышались возгласы изумления.

— Сегодня, — продолжил Цицерон, эффектно затягиваяпаузу, — ранним утром сюда явятся Цетег и Марций, дабы убить римскогоконсула в его доме. Слышали ли вы о преступлении более страшном, чем это? Игде? Здесь, в Риме, в городе, где римский консул должен чувствовать себя вполной безопасности, готовятся мечи для убийства высшего магистрата нашейреспублики. Неужели боги примирятся с подобным кощунством и святотатством?Неужели римляне смирятся с подобным надругательством над нашими правами иобычаями? Но я не хочу крови, — лицемерно поднял руку Цицерон, — я нехочу, чтобы пострадали безвинно осужденные. Собрав здесь своих друзей, япредлагаю им всем быть беспристрастными свидетелями происходящего. Мы подождемдо утра, и если мятежники явятся, то пусть Юпитер, великий и всеблагой,покарает их, а гнев всех честных римлян падет на их голову.

— А почему ты их сразу не арестуешь, — спросилпростодушный Квинт, — если ты знаешь о подобном преступлении?

— Я хочу, чтобы весь город знал о злодеяниях Катилины иего друзей. Пусть сами римляне осудят и раздавят эту заразу, угрожающую нашейреспублике. А пока, — добавил Цицерон, — чтобы скрасить наше ночноебдение, я приказал подать сюда лучший ужин, какой только можно найти в этомдоме, а цекубское немного скрасит нам наше долгое ожидание.

Гости радостно закивали, предвкушая приятный ужин. Целий Руфнаклонился к Аттику Помпонию.

— Я не устаю восхищаться нашим консулом, — тихосказал сенатор, — он продумывает каждый свой шаг.

— Когда ставка — твоя собственная жизнь, будешь и нетаким осторожным, — философски заметил Помпоний, — но он делаетправильно, что не арестовывает заговорщиков. Его осведомители работают кудалучше, чем шпионы Катилины, а это в конечном итоге может решить судьбузаговорщиков.

Рабы принялись вносить угощение в триклиний, и многие гостисовсем скоро позабыли тревожный повод, собравший их здесь, в доме Цицерона.