Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все мало-помалу встает на свои места.
– Я не прошу тебя освободить ростр, – говорит Джик. – Время восстания еще не пришло, хотя ждать осталось недолго. Да, некоторые из нас готовят восстание. Некоторые из нас подрывают власть изнутри.
Сказав это, она с вызовом смотрит на меня.
– Аза, если дать капитану волю, многие места на земле мы потеряем навсегда.
– Она просто хочет добыть воздушные растения, – возражаю я. Много ли в этом утверждении правды?
Джик заглядывает мне в лицо.
– Ты видела, что она сделала сегодня? Она не сдержала своего слова. Никто не вправе отказывать магонцу в песне смерти, это противозаконно, – шипит она. Можно подумать, я и сама об этом не догадалась.
– Ты бы стала доверять тому, кто так поступил? Твоя мать – преступница, Аза Рэй. Она не знает, что такое честь.
Это уже слишком.
– Ты позволяешь себе сомневаться в правильности решений капитана, ростра? – говорю я. Слушая саму себя, я понимаю, как несправедливы мои слова, как в них искажается истина.
Джик нахохливается и смеряет меня ледяным взглядом.
– После того как Кару восстал против нее, он сломался и сошел с ума. А вдруг и на этот раз что-то пойдет не так? Ты не думала, что тогда станет с тобой?
Спустя несколько секунд я уже расхаживаю по каюте.
Я засовываю в ботинок карманный ножик, наматываю на руку веревку, надеваю зимнюю униформу. Если Кару и правда жив, значит, все это время он просил о спасении. Он взывал ко мне. Если это он предал Заль, жить ему осталось недолго. Но я не допущу, чтобы Заль его убила.
Только не после
Лей
Еще одного убийства я не вынесу.
Краем глаза я замечаю какое-то движение. В дверях стоит Ведда, и вид у нее решительный.
– Птенчик мой, – говорит она, – Джик хочет навлечь на нас неприятности. Не слушай ты ее.
Перья на плечах у Джик встают дыбом, как будто она в мотоциклетной куртке, глаза становятся шире, а хохолок прямее и острее. Впрочем, рядом с Веддой она выглядит очень маленькой, совсем как ребенок.
Совсем как я.
– Я не хочу неприятностей, – говорит Джик. – Я хочу справедливости. Мы обе долгие годы слушали крики Кару.
– Кару – призрак, – говорит Ведда настороженно.
– Все знают, что это выдумка, – возражает ей Джик. – Мы называем его призраком, потому что такой нам дали приказ, но на самом деле он жив, и жизнь его – сплошная пытка.
Джик снова поворачивается ко мне.
– Ты можешь помогать капитану, а можешь помочь нам. У нее никогда не было такой силы, какой обладаешь ты.
Ведда хватает ее за крыло и шипит ей в ухо.
– Хватит! Оставь ее в покое. Уходи сию же минуту.
Джик разворачивается на месте и уходит.
Убедившись, что Джик нас не слышит, Ведда обращается ко мне.
– Не делай этого, птенчик мой, – говорит она. – Чего бы ты ни замышляла. Для тебя это добром не кончится, да и для птицы тоже. Канур капитана не в своем уме.
– Но он хотя бы жив, – говорю я. К этому времени я уже одета, собрана и готова выйти на холод. Не знаю, что на меня нашло, но мне сейчас не хочется обдумывать мотивы своих действий.
Я гордо прохожу мимо Ведды, а она хватает меня за волосы.
– Тебе меня не остановить, я…
Тут я понимаю, что она не собирается мне препятствовать: она заплетает мои волосы на новый манер.
– Что ты такое делаешь? – спрашиваю я. – Эта прическа не похожа на капитанский узел.
– Это твой собственный узел, – говорит она.
В зеркале я вижу тугие косички, закрученные наподобие раковин наутилуса и уложенные вокруг головы.
– Он твой и больше ничей, – мягко говорит она. – Так же, как твои мысли и твои решения.
Я смотрю на наше отражение в зеркале. От меня не ускользает смысл ее слов. Я принимаюсь благодарить ее, но она обрывает меня на полуслове.
– Если спросят, ты сама выбрала этот путь, птенчик мой. Я стюард, а не революционер.
И вот я отправляюсь на охоту за призраком.
Я тихонько спускаюсь в камбуз, чтобы украсть кусок хлеба и ломтик солонины из той самой свиньи, которую когда-то у меня на глазах доставили на борт.
Я прислушиваюсь к звукам с верхней палубы, пытаясь понять, где находится Милект. От живущих в клетке кануров только и слышны, что жалобы и упреки. Некоторые из них вылупились совсем недавно. Они еще не умеют петь в паре и не установили связь со своими магонцами. Милект и Свилкен их тренируют, а птенцы сопротивляются. Они рвутся на волю. Когда умирает магонец, умирает и привязанный к нему канур. Только не своей смертью, а от чужих рук. Его убивают, потому что он уже не сможет установить связь ни с кем другим. Кануры соединяются с магонцами на всю жизнь.
Какой жестокий обычай! Это все равно что сжигать жену вместе с ее умершим мужем.
Подчинение, чирикает Милект, натаскивая птенцов. Из него бы вышел отличный инструктор по строевой подготовке. Со мной он ведет себя точно так же. Я слышу, как Заль расхаживает по верхней палубе, отдавая приказы своей команде.
Она вообще когда-нибудь спит?
Из каюты Заль доносятся тихие звуки. Зная, что она наверху, я не раздумывая направляюсь туда. Никто, кроме меня, не осмелится зайти к ней без разрешения.
Я толкаю дверь. Внутри стоит большая кровать с красно-золотым покрывалом и старинный, потертый деревянный стол, заваленный свернутыми свитками пергамента. Но я здесь не для того, чтобы изучать карты.
В углу стоит ширма, а за ней – клетка, накрытая темной тканью. Внутри этой клетки движется, крутится, расправляет крылья Кару.
Я ни разу в жизни не была в этой каюте.
И теперь я понимаю почему.
Этот канур – контрабанда. Он давно должен был умереть.
Аза, говорит он, заставляя меня подпрыгнуть на месте.
Убей меня, говорит он еще тише. Он разговаривает со мной одной, с самим собой.
Нет, говорю я. Поешь, выговариваю я с трудом на магонском языке.
Поешь, повторяет Кару. В его голосе звучат мрак и боль. Аккуратно, тихонько я снимаю с клетки покрывало.
Я заглядываю в его темные, блестящие глаза. Кару – сокол.
Спина у него черная, блестящая, в золотую крапинку, грудь кремового цвета с темными пятнышками, а внутренняя сторона крыльев ярко-красная. Он очень крупный, размером с мою руку от плеча до запястья.
Это его я искала с того самого дня, как очнулась на борту «Амины Пеннарум».