НЕТ.

– На абордаж! – кричит Дай из ниоткуда, и через секунду у меня перед глазами возникает «Амина Пеннарум», сбросившая свой звездный камуфляж.

С канатом в руках, проносясь прямо надо мной, на снасти «Регалекуса» запрыгивает Дай. Они со Свилкен быстро-быстро поют. Поднимается сильный ветер. Над кораблем кружат шквальные киты: они явно готовы вызвать ураган. Дай кричит мне что-то, и я начинаю петь. Я пою так, как не пела еще ни разу в жизни.

Джейсон. Джейсон. ДЖЕЙСОН.

Моя песня, моя скорбь обрушивается на одного из врагов и выдергивает трубки у него из шлема. Он падает, хватаясь за грудь, и вокруг него переплетаются веревки.

Грохот, сумасшедший грохот – и «Регалекус»

ПоШаТыВаЕтСя

А затем оседает носом, потому что один из его парусов практически разрушен.

Тем временем Джик поражает одного из противников с такой силой, какой я от нее не ожидала. Она все еще работает у Заль на корабле, но сражается она за меня. Я кричу изо всех сил, и песня с ревом вырывается у меня из горла. Потому что. Я не могу. Я отказываюсь в это верить.

Своей песней я распускаю парус из колибри. Освобожденные птицы мгновенно рассыпаются по небу и скрываются из виду.

С помощью Дая моя песня становится еще громче, и под действием наших голосов от оставшегося паруса «Регалекуса» отделяется одна оса. А за ней – другая. Затем в темноту улетает целый рой. Корабль медленно наклоняется.

Хейуорд задирает подбородок, делает глоток кислорода и готовится к атаке.

НЕТ.

Я сама бросаюсь на нее, собрав все силы, все воспоминания, весь гнев – все, что у меня есть.

ДЖЕЙСОН.

Я начинаю петь, и тут же вступают Милект с Даем. Пространство между мной и Хейуорд начинает рассыпаться. Я превращаю воздух в песок и заполняю им все вокруг.

Задыхайся, пою я, представляя ее легкие; представляя, как она давится воздухом. Точно так же, как я давилась воздухом всю свою жизнь.

Я сбиваю ее с ног, но побороть ее не так-то просто. Прыжок – и она снова в вертикальном положении, а в каждой руке по ножу. Она пытается добраться до моей груди, чтобы вырезать оттуда Милекта. Она хочет убить моего канура.

Я пою сильнее, мощнее. Трескаются вражеские шлемы, от мачт и реев отламываются куски.

Нож Хейуорд рассекает мне руку.

Все, что у меня есть, – это мой голос. Он толкает, выгибает, выворачивает ее.

Вокруг нас экипаж во главе с Заль сражается с Дыханием.

Хейуорд ранена, однако ее сила воли поразительна: стиснув зубы, она снова бросается на меня.

Я издаю пронзительный крик, оглушительный рев. Я ощущаю, как вибрируют мои голосовые связки, как поет Милект у меня в груди. Хейуорд все еще стоит передо мной, а мой голос подобен раскату грома.

ДЖЕЙСОН, грохочу я.

Я взываю к небу, маню его к себе, прошу его распахнуться мне навстречу.

Воздух раскалывается, повсюду вспышки света, небо разверзается у нас над головами, а мой высокий, сладкий, смертоносный голос все не смолкает.

Кончиками пальцев, языком, зубами я чувствую, как вспыхивает пламя.

Я создаю настоящий шторм – из воздуха, из нас самих.

Это песня смерти, только я не знаю, кому она посвящена: Джейсону ли, Хейуорд или целой вселенной.

Милект противится, отказывается мне подпевать, а я закашливаюсь.

Воспользовавшись моментом, Дыхание выпрыгивают за борт, окутанные мраком.

Хейуорд покидает корабль последней. Она что-то гневно кричит и, в последний раз взглянув на меня, ныряет вслед за остальными.

И, прежде чем мы успеваем опомниться, они исчезают в ночной темноте.

Мой голос подрагивает. Не могу. Не могу.

Джейсон.

Колени подгибаются. Я продолжаю петь, но уже сама не знаю что. Моя песня наполнена скорбью, и через минуту ее сменяют рыдания.

Команда тщательно обыскивает «Регалекус», который все еще висит в небе на одном парусе. Они открывают шкафы, отпирают хранилища, забирают припасы.

Я хожу по кораблю вслед за Даем, точно во сне, и все думаю о видеозаписи с кальмаром, об обугленной записке, о том, что его больше нет.

Он умер. Он умер?

Внутри меня пустота. Я больше не буду плакать на глазах у Дая. Я вообще никогда больше не буду плакать.

Потому что остановиться уже не смогу.

Дай отодвигает занавеску, закрывающую один из иллюминаторов, и помещение заливает слепящий серый свет.

– Сожалею, – говорит он вполголоса.

– О чем?

– О том, что случилось с твоим другом, – говорит он.

Он смотрит на меня с горькой улыбкой. Его лицо выглядит напряженным.

– Я знаю, ты любила его.

– Я…

– Я знаю, каково это, – перебивает он. – Я знаю, каково это – терять любимых.

Я зажмуриваюсь и долго-долго не открываю глаза.

– Что ты задумала? – спрашивает он наконец.

– В смысле?

– Ты уплыла с птицей сердца Заль, – говорит он.

– Ничего, – говорю я. – Я совершила ошибку.

– Ты выпустила сокола на волю, – говорит он.

– Да.

Дай кивает.

– Даже если он и правда предал Заль, он этого не помнит. Ты правильно поступила. Он не мог петь, от него не было никакой пользы. Давно надо было его отпустить.

Он открывает стоящий в углу шкаф, и я мельком замечаю что-то бледное, что-то похожее на кожу. Неужели там спрятан труп?

А вдруг это…

– Это всего-навсего оболочки, – говорит Дай. – Ты сама такую носила. Только это новые модели, и они куда лучше твоей. Должно быть, Маганветар хочет проникнуть в мир утопленников. Это очень ценные сведения.

Он молча перебирает оболочки. Каждая помещена в отдельный чехол. От одного их вида меня передергивает. Дай берет меня за руку, но его прикосновение не приносит мне облегчения. Достав одну оболочку из шкафа, он показывает ее мне.

Плоская, сдутая, она больше напоминает костюм, чем тело. Ее бледное лицо со слегка приоткрытыми губами выглядит умиротворенным и немного грустным. Эта кукольная женщина висит в прозрачном застегнутом на молнию чехле. У нее длинные светлые волосы, а глаза закрыты.

– Как они вообще работают? – спрашиваю я, пытаясь отвлечься.

Не вынимая оболочку из чехла, Дай поворачивает ее и показывает мне застежку у нее на спине.

– Чтобы она обернулась вокруг тебя, достаточно просто дотронуться до нее. Она покроет твою кожу и внутренние органы. Тебя в твоей оболочке нельзя было отличить от утопленницы, хотя непонятно, почему она прослужила так долго. Она должна была сноситься где-то за месяц.