аллюзией. Перевод в этом отношении невинен, нет даже намека на возможную аллюзию. Русская критика поэтому и не может догадаться, что за сюжетом пьесы стоит некая полузабытая жизненная ситуация. Есть в нем и смысловые ошибки. Первые четыре строчки довольно точно передают мысль автора.

Анализируя тексты того времени, современные шекспироведы иногда пересказывают их значение построчно, чтобы для читателя не оставалась темных мест. Последую их примеру. При таком подстрочнике приходится кое-что опускать, но, конечно, не значимые слова первого ряда, а усилительные речения, такие как «in the whole», «well». Сохранены все слова, составляющие костяк смысла: «truth», «ignorance», «understand».

1 Где судит честна мысль и взгляд открытый,

2 Там истина вещает без прикрас

3 И без гаданья. Критика верна,

4 Коль критику известна правда.

5 Пусть говорят одни: «Ах, плоско!», «Вяло!»

6 Иной заметит: «Чувствам меры нет –

7 И страсти буйствуют за гранью правил».

8 А кое-кто воскликнет: «Да, неплохо»,

9 Иль что-то в том же духе, и прибавит:

10 «Но, однако…» – и пожмет плечами;

11 А мы-то знаем, автор наш хотел

12 Потешить всех, но лучшим угодить [131];

13 А это значит – замысел таков –

12 «Разбито сердце» можно вновь сложить.

В опубликованном переводе опущены важные смысловые слова: «in such a growing passion / As it transcened either state or fassion» (строки 7-8) – вместо них, по-видимому, «избит сюжет». А ведь героиня пьесы погибла, потому что ревность в сердце ее мужа била через край, поведение выходило за рамки «either state or fashion». (Такими ревнивцами были Ратленд и некоторые герои шекспировских пьес.) И самая вопиющая ошибка – последние две строчки. Переводчик не увидел игры слов: «The Broken Heart may be piec’d up again» – строка 14: «Разбитое сердце можно опять по кусочкам сложить». Эта концовка могла быть понята только теми, кто помнил всю историю разлада Ратленда-Шекспира и его жены Елизаветы Сидни. Именно к ним (the best) обращены слова пролога, эпилога и вся пьеса. Замысел Форда состоял в том, чтобы отстоять свою точку зрения: ревнивец-муж, а не жена, был повинен в несчастье семьи, да еще брат, выдавший замуж сестру за очень достойного, но нелюбимого человека. Вот так отсутствие фонового знания и слепая вера мифу может привести к фатальным ошибкам. «Канальи», взявшиеся ниоткуда в последней строке эпилога (последнее слово пьесы!), несут в себе мысль – ругайте меня, канальи, завистники и невежды. Ничего подобного в эпилоге нет, переводчик подвел черту собственной мысли. Разумеется, имея под рукой только русский текст, читатель даже не предполагает возможности аллюзии.

А у английских критиков это предположение не могло не возникнуть. Вот что пишет в предисловии к пьесе Д.К. Андерсон: «Источник сюжета не найден, по всей вероятности, он вообще не существует. Одно двустишие («What may be here thought a fiction…»), однако, требует комментария. С.П. Шерман высказал предположение, что “Форд намекнул в этой пьесе на отношения между сэром Филиппом Сидни и Пенелопой Рич, и хотя их любовь и пьеса имеют совершенно разный конец, так, возможно, оно и есть”» [132]. Не зная подробностей отношений Ратленда и его жены, которые вырисовываются из архивных записей, писем и пьес Шекспира, а главное, из поэтического сборника-реквиема «Жертва любви» Честера, С.П. Шерман мог предложить только Филиппа Сидни, хотя и с некоторой заминкой.

Согласно установившейся в английском литературоведении традиции, благодаря воздействию мифа «Шекспир – стратфордский обыватель Шакспер», критики не удостаивают внимания содержание пьес. А ведь, хорошенько поискав, англичане могли бы найти в «младые» годы ситуацию, схожую с той, что описана Фордом. Это, как уже сказано, семейная трагедия Ратленда и его жены.

Она отражена и в пьесах Шекспира «Зимняя сказка» и «Цимбелин», а также в трагедии Хейвуда «A Woman killed with Kindness». Трагедия кончается словами: Frankford (the husband)…therefore, on her grave

Will I bestow this funeral epitath,

Which on her marble tomb shall be engrav’d.

In golden letters shall these words be fill’d:

Here lies she whom her husband’s kindness kill’d.

Подстрочник:

Франкфорд (муж)…И на могиле посему

Вот эта эпитафия пребудет.

На мраморе златые буквы слов:

Той, что убита добротою мужа.

И название, и последняя строка эпитафии – слегка измененная цитата из «Укрощения строптивой»: «this is a way to kill a wife with kindness». Говорит это Петруччо – заключительные строки его монолога в конце первой сцены четвертого действия, строка 195. Вот так потянулась любопытная ниточка, связывающая пьесы Шекспира, Хейвуда, Форда и «Дополнения» Кэмдена.

Конец пьесы Хейвуда почти дословно переселился в «Дополнения», в главу «Эпитафии». Причем не сам Кэмден включил эти слова, их нет ни в одном прижизненном издании. Первый раз они появляются в издании 1636 года. Роберт Д. Данн, редактор и комментатор «Дополнений» (издательство Торонтского университета, 1984 год) сообщает: «Издание 1636 года – работа Джона Филипота (John Philipot). Эта книга и все последующие содержат изменения и дополнительный материал неустановленного происхождения, которые Филипот внес, взяв их из собственного источника». Теперь можно утверждать, что эпитафия, вставленная Филипотом, восходит через пьесу Хейвуда к «Укрощению строптивой». Сам же Филипот в предисловии к книге, на титуле которой стоит имя Кэмдена, утверждает, что он не автор, а лишь редактор, позволивший себе сделать несколько вставок. К сожалению, мне не удалось полностью сравнить это издание с предыдущими [133], хотя я все их держала в руках и читала, но не сравнивала, не было времени. «Дополнения» 1636 года я обнаружила в ньюйоркской Публичной библиотеке за два дня до отлета в Москву. В «Дополнениях» Кэмдена 1657 года строки эпитафии точно повторяют текст 1636 года, разная только орфография. Вот эпитафия из Кэмдена:

Upon a Gentlewoman, whose husband’s love to her broke her heart.

He writing his Epitaph:

These lines with golden letters I have fill’d:

Here lays that wife, whose husband’s kindness kill’d.

Перевод:

Эпитафия даме, чье сердце было разбито любовью мужа.

Он пишет:

Златыми буквами наполнил строки:

Лежит здесь та, что мужа добротой убита.

Эпитафия взята, разумеется, не с надгробного памятника, он не указан, хотя остальные надгробья имеют точный адрес. Это последние строки пьесы Хейвуда, которые вместе с названием «Женщина, убитая добротой» окольцовывают пьесу, делая ударение, таким образом, на вторую сюжетную линию, не имеющую источника. В ней ревнивый муж, убедившись в неверности жены, убивает ее не прямо, как полагалось бы рогоносцу, а добрым поступком – ссылает жену в один из своих замков,