зеленый свет исследователям всех мастей. Хотя внутри книги ничего, кроме хулы в адрес всех прежних анти страдфордианцев, нет. Но может быть, потому, что все их гипотезы действительно уязвимы и все они велики для хрустальной туфельки Золушки? Я очень жалею, что Шенбаум так рано умер, может, он с его знаниями и затаенной иронией и принял бы последнюю гипотезу: за псевдонимом «Шекспир» стоят два, и только два человека – мыслитель Фрэнсис Бэкон и поэт милостью Божьей Роджер Мэннерс пятый граф Ратленд.

Стало быть, миф – это устойчивое представление о событиях прошлого, не имеющее под собой достоверного основания. В каком-то смысле все маячащие в нашем представлении картинки далекого прошлого – миф. И пусть себе маячат, если их не кладут в основу научных представлений. Если кладут, вот тогда-то миф и выходит человечеству боком. Причем последствия могут быть гигантские. Так, представление о том, что ростовщик и откупщик (не «плохой» человек, а именно склонный заниматься такого рода деятельностью) мог написать «Гамлета», «Тимона Афинского», «Короля Лира», повлияло на рост и усиление социального слоя людей, одержимых жаждой наживы: если автору «Гамлета» не совестно быть жестоким и жадным ростовщиком, так мне, простому смертному, и подавно не грех.

Это поклонение золотому тельцу даже в христианском мире одержало верх над заповедью Христа не стяжать на земле богатств. Смею утверждать не будь в корне ошибочного поверья, что гуманист и блюститель рыцарской чести, автор «Гамлета» и «Тимона Афинского» был ростовщик и откупщик, прочно укоренившегося и в сознании и в подсознании, история западного мира пошла бы другим путем.

И еще: вот вы поклоняетесь великому писателю, размышляете о нем, ведете научные дискуссии, получаете за него титулы и звания (я имею в виду не заработок, а только духовные награды). И вдруг сознаете и точно для себя формулируете, что всю жизнь поклонялись человеку, «не рукоподаваемому» в благородном обществе. Это такое потрясение, что, подсознательно боясь его, вы будете всеми правдами и неправдами отстаивать миф, бежать от поиска истины, как черт от ладана. Но царапать-то душу эта заноза все равно будет.

Дайте волю воображению, представьте себе, что последние четыре столетия само собой разумелось – авторами гениальных ренессансных произведений с их влиянием на состояние умов, на тогдашнюю литературу, действительно были два живших одновременно великих англичанина – мыслитель и поэт, люди не только великого ума и таланта, но и величайших добродетелей, единственная разница между которыми: для одного (мыслителя) «истина – дочь времени», для другого (поэта) истина – дочь вечности. Редчайшее в истории человечества соединение – судьба столкнула на узеньком временном пространстве генияученого и гения-поэта, Учителя и Ученика, и произошла вспышка, давшая великое зарево. И подумайте, какое моральное и нравственное воздействие оказывало бы именно такое понимание авторства, впитываемое с молоком матери, со школьной и университетской скамьи, на духовное развитие цивилизации. Не надо было бы сопрягать, объяснять мистической природой гениальной одаренности несопрягаемое – жизнь сутяги, скорого на расправу, даже физическую, и ростовщика (называю вещи своими именами) с благородством, которым дышит (даже скабрезности шутов) все написанное Шекспиром.

Конечно, эти два сокрушительных воздействия мифа: появление подделок и влияние на моральные ценности – крайние случаи в спектре его воздействий. Еще надо сюда прибавить подсознательное, несознаваемое психическое давление. Оно, как мне представляется, являет себя в разных формах. Во-первых, человек привыкает довольствоваться, когда решает очередную обнаруженную загадку, приблизительным, в сослагательном наклонении, ответом, и прекращает научный поиск. Натянутый ответ постепенно, после многочисленных повторов и поддержанный другими умами, становится якобы истиной, от которой можно танцевать дальше. Так и строится миф, подобно коралловым рифам, приобретая равную прочность и красивость.

Второе воздействие: находясь в плену мифа, переводчик добавляет или опускает куски сюжетной информации (неосознанно!), ведомый своими представлениями, вскормленными мифом. Многие ошибки в переводах пьес и сонетов Шекспира именно такого свойства.

Когда господствует миф, плотно занавесив правду, переводчик поэзии, находясь в жестких условиях, вынужден чем-то жертвовать, и он жертвует тем, что, по незнанию, представляется ему не очень-то и важным, таким образом невольно сокрыв от читателя важнейшее послание автора.

ДЛИННОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. ФОРД И ОШИБКА В ПЕРЕВОДЕ

Замечательный пример того, какая помеха миф, – перевод Пролога к пьесе Джона Форда (1586-1639?) «Разбитое сердце». Форд был в приятельских отношениях с поэтами и драматургами шекспировского кружка, писал хвалебные послания – предисловия к пьесам: Уэбстеру, Шерли, Мэссинджеру и другим. Участвовал в сборнике «Jonsonus Virbius», изданном в память почившего в 1637 году Бена Джонсона. В 1634 году он публикует пьесу «Разбитое сердце» («The Broken Heart»). Пьеса заявлена в Регистр печатников 28 марта 1633 года, приблизительная датировка написания 1631-1633. Отдадим должное переводчику. Пролог написан изящно и стилистически соответствует оригиналу. Но в нем несколько ошибок, уничтоживших смысловой посыл Пролога.

Последние десять строк Пролога в переводе в смысловом отношении довольно темные. Можно спросить, причем здесь миф. При том, что миф блокирует поиск истины, убаюкивая сомнение. Даже если переводчик видит смысловую несообразность в своем переводе, ему не на что опереться, чтобы вникнуть в истинный смысл английского текста. Внутри последних десяти русских строк – между первыми шестью и последними четырьмя – нет смысловой связи. И переводчик даже не пытался ее создать – он не видит ее в оригинале, он ведь во власти представления, не подкрепленного фактами; понятие о том времени у него искажено влиянием лжеистины (мифа о Шакспере). Переводчик не зрит вокруг Форда ситуации, схожей с той, что заключена в сюжете пьесы. И, махнув рукой, позволяет себе дать читателю темный текст. Привожу первые две строки и последние десять.

Английский текст:

Our scene is Sparta. He whose best of art

Hath drawn this piece calls it The Broken Heart…

The Virgin Sisters then deserv’d fresh bays

When Innocence and Sweetness crown’d their lays;

Then vices gasp’d for breath, whose whole commerce

Was wipp’d to exile by unblushing verse.

This law we keep in our presentment now,

Not to take freedom more than we allow;

What may be here thought fiction, when time’s youth

Wanted some riper years, was known a truth:

In which, if words have cloth’d the subject right,

You may partake a pity with delight. [129]

Русский текст:

Пред нами – Спарта. Автор, чтя искусство,

Вложил в творенье подлинное чувство.

В «Разбитом сердце» плоских шуток нет…

Те только песни и пристали Музе,