Марина открыла глаза и недоверчиво уставилась на Десмонда,который одной рукой пытался приподнять ее голову, а другой подсовывал к губамрюмку с тяжелой, темной, резко пахнущей жидкостью.

– Где я? – пролепетала Марина, морщась от острого запаха иглядя на растрепанные волосы Десмонда, его румяное лицо, расстегнутую чуть лине до пояса рубашку. Трещал камин, кругом горели свечи. Она бросила взгляд посторонам, но не поняла, где находится. Не у себя в комнате, точно. – И что это?

– Не яд, – буркнул Десмонд, проигнорировав первый вопрос. –Пейте, ну!

– Зачем? Где я нахожусь? Как я сюда попала?

– Ну, коли посыпались вопросы, значит, моя прекраснаяневерная жена окончательно пришла в себя! – хмыкнул Десмонд, нетвердо ставярюмку на столик. Та покачнулась, и несколько капель плеснулось через край.

Марина вытаращила глаза:

– Да вы пьяны?!

– Ну да, самую малость, – покладисто кивнул Десмонд. –Трудно было не опьянеть! Тут все вокруг опьянело, пока я растирал этим отличнымфранцузским коньяком ваши ножки. Кстати, попробуйте пошевелить ими. Вы ихчувствуете?

Ногами-то Марина пошевелить могла, а вот языком – нет, дотого была изумлена. Растирал ей ноги коньяком? Он что, спятил?

– Нет, – покачал головой Десмонд, и Марина так и не поняла,то ли он проник в ее мысли, то ли ее язык все-таки зашевелился. – Нет, я всвоем уме. А вот вы, верно, были не в своем, когда бегали босая по парку.

– Вы что… принесли меня оттуда? – тихо спросила она.

– Увы, да, – кивнул Десмонд. – Вас бы, конечно, следовалопригнать плетью, а мне пришлось тащить вас на руках.

– Почему?

– Вы без чувств были, – буркнул Десмонд. – И посмотрели бына себя! Ноги по колено в грязи, все исцарапаны, на животе тоже царапина,рубаха разорвана в клочья, волосы перепутаны и все в сосновых иглах… Жуткоезрелище!

Он передернулся с такой брезгливостью, что Марина обиделась.

– Ну так и бросили бы меня там.

– Да не мог я вас оставить, – вздохнул Десмонд. – Вы бы кутру замерзли, и вообразите, какие пошли бы слухи, ежели б вас нашли утромполуголой, истерзанной… мертвой. Вы ведь все-таки моя… кузина, – продолжил онпосле заминки, от которой у Марины замерло сердце, – хоть и прекрасная иневерная!

– Я не… – выдохнула Марина, желая, чтобы он опять назвал ееженой.

– Не прекрасная? Или не кузина? – невозмутимо вскинул бровиДесмонд.

– Не. невер… не не-вер-ная! – запутавшись, по складамвыговорила Марина.

– Не неверная? Ну, тогда я не только пьян, но и слеп.

– Вы слепы, слепы! – в отчаянии выкрикнула она. – Вы ничегоне замечаете, видите только то, что вам хочется видеть!

– То есть вы полагаете, что я всю жизнь мечтал увидеть, каквы валяетесь в постели с Хьюго? – прорычал Десмонд. – Ну так вы ошибаетесь!

Марина уронила голову на подушку и закрыла лицо локтем,чтобы спрятаться от его взгляда, в котором горела ненависть… и боль. Но ей былостократ больнее! Десмонд оскорблен потому, что другой мужчина покусился на егособственность, и не способен страдать так, как страдает она. Ведь он не любитее!

Слезы хлынули ручьем. Марина уткнулась лицом в подушку,зашлась рыданиями.

– Прекратите истерику, – выдавил Десмонд, не глядя на нее. –У меня нет никаких прав упрекать вас. Всеми бедами, которые обрушились на вас,вы обязаны только мне. Я похитил вашу девственность, вынудил покинуть роднойдом, связал узами брака, а затем развратил вас, ввергнув в тлетворную атмосферуинтриг и распутства, которой пропитано все в замке. В конце концов, я толькопожинаю плоды своего…

Он не договорил, только зубами скрежетнул.

– Зачем вы дергали меня за волосы? – спросила Марина, елешевеля губами от внезапно навалившейся усталости.

– Вытаскивал из них сосновые иглы, – сердито ответилДесмонд. – Вы же были невероятно грязны, словно всю ночь бегали взад-вперед попарку.

– Но ведь так оно и было! – слабо выдохнула она.

Десмонд озабоченно нахмурился и снова поднес ей рюмку:

– Bыпейте, сами выпейте, сами! Похоже, вы сейчас сноваупадете в обморок, и мне опять придется поить вас тем необычным способом, откоторого я и опьянел.

– О чем вы говорите? – слабо повела рукой Марина, отстраняярюмку.

– Осторожнее! – вместо ответа вскрикнул Десмонд и с досадойпокачал головой: – Ну вот, вы все иголки рассыпали! Я хотел бросить их в камини сжечь, а вы… Утром горничная увидит и решит, что я спятил, если приношу изпарка сухие сосновые иглы к себе в комнату!

К себе в комнату? O господи… То есть она лежит в егопостели?

Кровь побежала быстрее, и Марина почувствовала, чтовозвращается к жизни. Десмонд принес ее сюда, ухаживал за ней… Может быть, онане так уж и безразлична ему? Мысли неслись, перегоняли одна другую. И толькоодна с завидным постоянством возвращалась обратно – она ведь была почтираздета, беспомощна… Робко глянула на Десмонда и вздрогнула: он гляделприщурясь, и глаза его снова были чужими… совсем чужими!

– Вы ошибаетесь, Марион, – с горькой усмешкой молвилДесмонд, и взгляд его не оставил сомнений в том, что он прочел ее мысли. – Явас не тронул. Чтобы я… после конюха… – Он брезгливо передернул плечами.

Некая неведомая сила вздернула Марину с постели, понесла кДесмонду. Некая неведомая сила влилась в ее руку, отвесившую ему такуюпощечину, что он отшатнулся и едва устоял на ногах.

– Вы меня с кем-то путаете! – прошипела Марина, не помнясебя от ярости. – Хоть я ваша тайная жена, однако же не обзавелась еще вашейфамильной чертой: страстью к простолюдинам!

Десмонд качнулся, схватился за край стола, чтобы не упасть,и глаза его так сверкнули, что Марина поняла: он тоже в ярости и едва способенвладеть собой. Но Марине уже было море по колено.

– Да, да! Это ведь в ваших привычках! – усмехнулась Марина.– Вы ведь сочли меня крестьянкой, когда обольстили в бане и когда каждую ночьукладывали к себе в постель? Да все вы, Макколы, таковы. Ваш брат, тайнообвенчавшийся с Гвендолин и приживший с ней сына, ваш дядя, у котороголюбовница в деревне, ваш отец, так и не узнавший имени своего бастарда… ИДжессика, которая душу дьяволу продаст, лишь бы сделаться леди Маккол, всеголишь усвоила вашу манеру. Но меня вы…