Верил ли вождь в это на самом деле? Есть основания полагать, что не верил и хотел застраховать СССР от войны на два фронта — как в свое время Гитлер. Но в любом случае здесь Сталин проявил себя большим евразийцем, чем его потенциальные партнеры.

По проекту пакта о нейтралитете разногласий не возникло. Напомню содержание его основной части:

«Статья 1. Обе Договаривающиеся Стороны обязуются поддерживать мирные и дружественные отношения между собой и взаимно уважать территориальную целостность и неприкосновенность другой Договаривающейся Стороны.

Статья 2. В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая Договаривающаяся Сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта».

Оставались концессии. И тут решающий ход сделал Сталин: «Он не хотел бы затруднять положение Мацуока, который вынужден довести до конца борьбу со своими противниками в Японии, и готов облегчить его положение, чтобы он, Мацуока, добился здесь дипломатического блицкрига». Он согласился на конфиденциальное письмо вместо протокола, но предложил определить срок ликвидации концессий в два-три месяца. Мацуока выбил компромиссную формулировку «в течение нескольких месяцев». За несколько минут были согласованы последние поправки. Министр попросил обеспечить ему прямую телеграфную связь с Токио, что и было сделано. Премьер Коноэ, в обход кабинета и Тайного совета, запросил санкцию на подписание договора непосредственно у императора и сразу же получил ее. Тут уж никакой оппозиции быть не могло.

После подписания состоялся банкет. Сталин собственноручно расставлял на столе тарелки и бокалы. Мацуока основательно «принял на грудь», так что на вокзале уже еле стоял на ногах. От вина ли или по какой-то другой причине Сталин и Молотов тоже были в крайне благодушном настроении. Сфотографировались на память: Мацуока держит Сталина под руку. Распрощались. Провожать министра на вокзал поехали заместитель Молотова Лозовский и шеф протокола Барков. По неизвестной причине отправление поезда задержали на час (есть версия, что японскому гостю дали время прийти в себя после банкета). Вдруг на перроне к неподдельному изумлению собравшихся — главным образом, послов стран «оси» — появились Сталин и Молотов. Раньше такой чести не удостаивался никто. На прощание вождь обнял и расцеловал Мацуока, сказав ему: «Европейские проблемы решатся естественным путем, если Япония и Советский Союз будут сотрудничать». «Не только европейские, но и азиатские», — откликнулся отъезжавший гость. «Весь мир будет обустроен!» — воскликнул Сталин. Растроганный до слез Татэкава махал носовым платком и повторял по-русски «Спасибо, спасибо» (23).

Столь же демонстративное внимание было оказано германскому послу. «Сталин громко спросил обо мне, — сообщал Шуленбург, — и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: „Мы должны остаться друзьями, и вы должны все для этого сделать!“ Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности военного атташе полковнику Кребсу[37] и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: „Мы останемся друзьями с вами в любом случае“. Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно, и тем самым сознательно привлек всеобщее внимание многочисленной публики, присутствовавшей при этом». Несколькими строками ранее Шуленбург писал: «На вопрос итальянского посла, поднимался ли во время переговоров Мацуока со Сталиным вопрос об отношениях Советского Союза с Осью, Мацуока ответил, что Сталин сказал ему, что он — убежденный сторонник Оси и противник Англии и Америки» (24).

Через три дня советник посольства Типпельскирх сообщал из Москвы в спецпоезд Риббентропа: «Сотрудники здешнего японского посольства утверждают, что пакт выгоден не только Японии, но и Оси, что он благоприятно воздействует на отношения Советского Союза с Осью и что Советский Союз готов сотрудничать с Осью. Поведение Сталина в отношении господина посла на вокзале во время отъезда Мацуока рассматривается здешним дипломатическим корпусом в таком же духе. Часто высказывается мнение, что Сталин специально воспользовался возможностью продемонстрировать свое отношение к Германии в присутствии иностранных дипломатов и представителей прессы» (25).

Немедленно по заключении пакта Коноэ заявил, что он «имеет эпохальное значение для отношений между Японией и Советским Союзом и будет значительно способствовать установлению мира во всем мире» (26). Японская пресса была полна если не восторгов, то энтузиазма. 10 мая Зорге сообщал, что «Генштаб и вся японская армия, в том числе генерал Умэдзу (командующий Квантунской армией. — В.М.), согласны с советско-японским пактом» (27). Испытали облегчение и в Москве: ни Япония, ни Советский Союз в то время войны не хотели и нападать друг на друга не собирались, но совершенно не исключали возможности подобных действий другой стороны.

Зато в других странах реакция оказалась более чем нервной. В равной мере, хоть и по разным причинам, были встревожены Чан Кайши и Ван Цзинвэй, Гитлер и Рузвельт. Коноэ вспоминал: «Согласно донесениям посла Осима в Токио, Гитлер был изумлен этой новостью, а министр иностранных дел фон Риббентроп не мог скрыть своего неприятного удивления, когда говорил нашему послу о невозможности понять подлинные намерения Мацуока, заключившего договор с той самой страной, с которой Германия собирается сразиться в ближайшем будущем, о чем ему, Мацуока, было сказано совершенно определенно» (28). Англо-американская дипломатия, до последнего момента не верившая в возможность советско-японского сближения, восприняла его как еще один шаг на пути к «союзу четырех», хотя такой ход событий уже стал невозможным. Ответом стали новые санкции США и против Японии, и против СССР.

Официальные советские комментарии не отрицали связь между пактом с Японией и Тройственным пактом. Однако передовица «Правды» 16 апреля искажала ход событий в силу изменившейся ситуации: «В ноябре 1940 г. Советскому правительству было предложено стать участником „пакта трех“ о взаимопомощи и превратить „пакт трех“ в „пакт четырех“. Так как Советское правительство не сочло тогда возможным принять это предложение, то вновь встал вопрос о пакте между Японией и СССР». Отказался от союза не Сталин, а Гитлер. Сталин понимал, что «союза четырех» уже не будет и что война возможна, причем даже на два фронта. Югославский «блицкриг» и свержение пробританского правительства в Белграде, с которым СССР только что демонстративно подписал договор о дружбе и ненападении, говорили, что о союзе можно забыть. В силу договоров вождь не слишком верил, ибо сам не раз нарушал их, но предпочитав иметь с соседом на восточных рубежах пакт о нейтралитете, чем не иметь ничего.

Чего же хотел Мацуока? Его биограф делает следующий вывод: «Заключая пакт о нейтралитете, Мацуока считал его не долгосрочным, но кратковременным и удобным. Он хотел усилить свои позиции в будущих переговорах с США. Как человек, изучавший геополитику[38], он верил, что островная страна, объединившись с евразийским „хартлендом“, приобретет влияние, которого не получить иным путем. Тройственный пакт объединял только „римленд“ Евразии. Пакт о нейтралитете завершал геополитическую комбинацию. Снова замаячили призраки капитана Альфреда Мэхэна и Гото Симпэй» (29).