Переговоры о заключении советско-японского политического соглашения в виде пакта о нейтралитете (инициатива исходила от Токио) между Молотовым и послом Того Сигэнори начались незадолго до назначения Мацуока. Нарком дал понять, что Москва в принципе не против, но требует экономических уступок — прежде всего отказа от нефтяных и угольных концессий на Северном Сахалине, полученных Японией еще в 1925 г., при установлении дипломатических отношений с СССР (теперь Сталин и Молотов считали предоставление концессий недостойным великой державы). Вступив в должность, Мацуока сразу же заявил о необходимости улучшить отношения с Москвой, но его практические действия дали обратный результат. Во-первых, новый вице-министр Охаси Тюити был настроен резко антирусски, что проявилось в его, прямо скажем, хамском обращении с советскими дипломатами. Во-вторых, Мацуока затеял глобальную кадровую перестановку, поменяв почти всех послов и посланников, что на время дезорганизовало работу МИД.

В докладе на седьмой сессии Верховного Совета 1 августа Молотов был сдержан: «Относительно Японии можно сказать, что в последнее время наши отношения начали несколько нормализироваться… Можно признать, что вообще есть известные признаки желания японской стороны к улучшению отношений с Советским Союзом. При взаимном признании интересов сторон, поскольку обе стороны поймут необходимость устранения некоторых потерявших значение препятствий на этом пути, такое улучшение советско-японских отношений осуществимо».

5 августа Того сообщил Молотову, что новый кабинет желает скорейшего заключения договора. 14 августа нарком передал ему ответ, в котором Кремль расставил точки над i:

«Предлагаемый договор предоставляет Японии максимум выгод, улучшает ее позиции на севере для того, чтобы она могла развить активные действия на юге, тогда как для СССР, который как страна не воюющая получает лишь незначительную выгоду, должны возникнуть новые сложные вопросы в его взаимоотношениях с другими державами. Заключая с Японией договор о нейтралитете, СССР рискует ухудшить в известной степени свои отношения с Китаем, и с рядом государств, имеющих серьезные интересы в бассейне Тихого океана и Южных морей, что, следовательно, может нанести Советскому Союзу существенный ущерб, и не только экономический. Между тем японское правительство, выдвигая предложение о заключении договора о нейтралитете, не проявляет внимания к этому обстоятельству, затрагивающему важные интересы СССР, чья мирная политика всегда учитывает также интересы соседних государств (звучит великолепно, особенно с учетом времени написания! — В.М.). Ввиду вышесказанного Советское правительство раньше, чем заключить соглашение с Японией о нейтралитете, хотело бы получить от японского правительства разъяснение о его позиции по вопросу о мерах, могущих свести к минимуму тот ущерб интересам СССР, который может быть нанесен Советскому Союзу заключением договора о нейтралитете между СССР и Японией». Кроме того, возражения Москвы вызвали ссылки на Портсмутский мир и Пекинскую конвенцию как основу дальнейших отношений (14).

Сталин и Молотов предлагали поторговаться, поскольку Японии в тот момент договор был нужен больше, чем СССР, — для «продвижения на юг», на которое можно было отважиться, только имея надежный тыл на севере.

Но серьезные переговоры не успели начаться, как 29 августа Того был отозван. Мацуока пошел на это, руководствуясь исключительно соображениями личного престижа и не думая о национальных интересах. Новым послом стал отставной генерал-лейтенант Татэкава Есицугу.

Во время прощальной беседы Того с Молотовым 17 октября разговор, разумеется, зашел о Тройственном пакте. Посол заявил, что он «ничуть не затрагивает политику СССР», т. е., надо полагать, никак ему не угрожает, поскольку вовсе «не затрагивать» интересы самой большой евразийской державы он не мог. Молотов ответил несколько уклончиво: «Поскольку можно судить по теперешним данным, пакт не является препятствием для улучшения и дальнейшего развития отношений (СССР. — В.М.) с державами, подписавшими пакт. Вместе с тем тов. Молотов подчеркнул, что пока тот пакт еще не дал и таких результатов, которые свидетельствовали бы о благоприятном влиянии пакта на развитие отношений участников пакта с другими странами» (15).

30 октября, через неделю после прибытия в Москву, Татэкава сообщил Молотову новое предложение: заключить пакт о ненападении, аналогичный советско-германскому, а потом решить все прочие вопросы. Нарком решил довести аналогию до логического завершения: «Напомнив послу, что в 1939 году между СССР и Германией не просто был подписан пакт о ненападении, но одновременно была достигнута договоренность о существенных интересах обеих сторон, я сказал, что в связи с этим хотел бы получить пояснения по вопросам, затронутым в нашем ответе от 14 августа… Татэкава ответил, что японское правительство желает заключить пакт без каких-либо компенсаций» (16).

Мацуока явно недооценил партнеров. Может, был уверен, как некогда Гитлер и Риббентроп, что Москва с радостью ухватится за его предложение и не потребует ничего взамен? Если так, то новый министр был крайне наивен, а в это поверить трудно. Очевидно, решил поблефовать — авось, выйдет — но Москва сразу дала понять, что с ее условиями придется считаться. Молотов четко повторил Татэкава все то, что уже говорил Того: о неприемлемости дальнейшего сохранения Пекинской конвенции и тем более Портсмутского мира в качестве основы двусторонних отношений и о необходимости параллельного рассмотрения пакта и «ряда практических вопросов, интересующих обе стороны». Цену согласия, которой посол немедленно поинтересовался, нарком пока не назвал.

Он назвал ее 18 ноября, вернувшись из Берлина, где Москва — по согласованию с Токио — получила приглашение присоединиться к «союзу трех». «Заключение пакта о ненападении с Германией в 1939 году привело к тому, что СССР вернул ряд территорий, ранее утерянных нашей страной, а потому общественное мнение нашей страны заключение пакта о ненападении с Японией также, естественно, будет связывать с вопросом о возвращении утерянных территорий. Если поставить вопрос о заключении пакта о ненападении между СССР и Японией, то обязательно встанет и вопрос о возвращении Советскому Союзу таких утерянных ранее территорий, как Южный Сахалин, Курильские острова и уже во всяком случае на первый раз как минимум встанет вопрос о продаже некоторой группы северной части Курильских островов».

Скажем прямо: Сталин и Молотов зарвались. Теперь можно задуматься о наивности советских руководителей, полагавших, что Япония готова расстаться хотя бы с частью своей территории, тем более полученной в ходе победоносной войны. Может, какие-то земли или «интересы» в Китае она бы уступила, но взятое с боем можно было получить обратно только с боем. Однако кремлевские вожди все-таки старались придерживаться принципов Realpolitik. Понимая неприемлемость такого варианта, они припасли запасной:

«Если Япония считает целесообразным поднимать эти территориальные вопросы, то тогда можно будет говорить относительно заключения пакта о ненападении, но так как я не уверен, что Япония будет считать это целесообразным, то со своей стороны считаю возможным сейчас не будоражить много вопросов, а заключить вместо пакта о ненападении пакт о нейтралитете и подписать отдельно протокол о ликвидации японских нефтяной и угольной концессий. При этом я (Молотов. — В.М.) указал, что пакт о нейтралитете с одной стороны достаточен для того, чтобы сделать серьезный шаг в деле улучшения японо-советских отношений, а с другой стороны он обеспечивает все необходимое для развязывания рук Японии для ее деятельности на Юге».