Сегодня эти идеи едва ли могут показаться оригинальными, но не будем забывать, когда и кем это сказано. Целью жизни Коноэ стало уравнивание положения Японии в мире с державами атлантистского блока. Он поддерживал идею Лиги Наций, но только если это будет подлинное объединение всех стран, а не союз держав-победительниц с целью угнетения побежденных и беззащитных. Принц обрушился на «двойной стандарт», упрекая победителей в том, что они используют понятия о праве, справедливости, морали только для оправдания собственных действий (как говорится, «международное право — это то, что нарушают другие»). Коноэ нападал на нынешний «пацифизм» США и Великобритании так же решительно, как и на их прежний «беллицизм», в обоих случаях уличая их в лицемерии. Не отрицая универсально приемлемых категорий, он отказывал атлантистским державам в праве на морально-этическую монополию и предостерегал соотечественников от увлечения лозунгами «вильсонизма», как бы заманчиво, «современно» и «прогрессивно» они ни звучали. Другим объектом его критики стал «экономический империализм». Коноэ требовал подлинного равенства возможностей для всех мировых держав, потому что существование неравенства неизбежно приведет к новой мировой войне — раньше или позже. Это может стать судьбой Японии, как стало судьбой Германии в 1914 г. От прямого декларирования последнего вывода автор воздержался, но его легко прочитать между строк статьи, написанной как совет или предупреждение конференции.

Эссе было перепечатано в сборнике статей Коноэ в 1936 г., когда он считался наиболее перспективным политиком Японии. Это, конечно, не случайно. Биограф принца резюмировал: «Мы не знаем, когда и под чьим влиянием Коноэ сформулировал позиции, нашедшие отражение в его эссе. Но убеждения, провозглашенные здесь 27-летним Коноэ, остались практически неизменными. Они особенно важны, потому что продолжали влиять на всю его дальнейшую политическую карьеру» (3).

Знакомство Коноэ и Мацуока не переросло в дружбу, но связи между ними сохранялись. В двадцатые годы первый стал одним из ведущих деятелей палаты пэров, прослыв среди престарелых консерваторов «либералом» и даже «прогрессистом»; второй поступил на работу в компанию ЮМЖД, в которой на протяжении четырех лет занимал пост вице-президента (президент и вице-президент ЮМЖД назначались правительством). С началом тридцатых Коноэ выдвинулся на первый план политической жизни страны, однако не слишком активно участвовал в борьбе за власть: прямой потомок Фудзивара, некогда всесильных регентов при императорах, с которыми Коноэ состояли в кровном родстве (Фумимаро был двадцать девятым главой дома), вероятно, считал, что она принадлежит ему по праву рождения. Председательство в палате пэров вполне устраивало его. Первый кабинет принц сформировал только в июне 1937 г., хотя и ранее получал подобные предложения. Комментируя его назначение, Рихард Зорге писал: «Правительство князя Коноэ в сегодняшних обстоятельствах является самым подходящим для Японии… У него лучшие, чем у других правительств, перспективы справиться с будущими трудностями. Оно не рассматривается как переходное правительство. Оно представляет самую перспективную в данный момент попытку внутриполитической концентрации сил» (4). Не уверен, что сам принц читал статью, но мимо его окружения она наверняка не прошла.

Мацуока в первой половине тридцатых стал фигурой национального масштаба: сначала в качестве полномочного делегата на сессии Ассамблеи Лиги Наций, которая закончилась выходом Японии из этой организации, затем как лидер движения за роспуск политических партий, «основанных на западных понятиях об индивидуализме, либерализме и демократии и потому не подходящих по своей природе японскому народу» (5). Проекты кандидата вызвали некоторый интерес у прессы, но политическая карьера Мацуока (в 1930–1933 гг. он был депутатом нижней палаты парламента, которую добровольно покинул) окончилась неудачей — японским дуче он не стал. В 1935 г. его амбиции были вознаграждены назначением на пост президента ЮМЖД, по значению равный министерскому. Занимая его до начала 1939 г., Мацуока старался сделать как можно больше для развития дороги и улучшения ее управления, но оказался связан по рукам и ногам действиями и амбициями Квантунской армии, которая окончательно стала «государством в государстве». По отзывам современников, подчиненные уважали, любили и боялись его из-за взрывного и переменчивого характера..

По мере усиления авторитаристских тенденций и роли армии в политической жизни Японии, особенно после военного мятежа 26–29 февраля 1936 г., идея замены существующих партий единой «партией власти» становилась все более популярной. Ее очертания были еще расплывчатыми, но Коноэ сразу определился как будущий лидер — единственный, кто обладал всеми необходимыми качествами. Это должен был быть не военный и не «политикан», не слишком правый и не слишком левый, не западник и не экстремист, человек, в равной степени пользующийся поддержкой двора, армии и деловых кругов, но ни в коем случае не потенциальный «сегун». Несмотря на энтузиазм своего окружения, аристократ Коноэ испытывал инстинктивное недоверие к «низкому» миру партийной политики и не спешил менять отношение к нему. Но время требовало «определиться».

Не сумев оперативно завершить войну в Китае (все-таки режиму Чан Кайши помогали и США, и СССР), Коноэ в начале января 1939 г. оставил пост премьера, что некоторые расценили как «бегство с поля боя». Однако принц не расстался с политическими амбициями, а просто выжидал удобный момент для возвращения. Он наступил летом 1940 г., когда кабинет адмирала Енаи с Арита Хатиро в качестве министра иностранных дел тщетно пытался балансировать между противоборствующими блоками, оставаясь в стороне от войны. Но время «дипломатии разведенной туши» прошло, и им пришлось уйти.

Главными задачами второго кабинета Коноэ стали создание «новой политической структуры» внутри страны и «сферы сопроцветания Великой Восточной Азии» за ее пределами. Первое предполагало глобальную авторитарную перестройку — ликвидацию всех политических и общественных партий и организаций и создание единого парагосударственного образования, получившего название Ассоциация помощи трону (АПТ), во главе с премьером (6). Второе — экономическое и политическое доминирование Японии в Азии мирными средствами, а если державы не проявят благоразумия — то и военными. О полном их изгнании речь пока не шла, но «бесхозные» колонии разгромленных Голландии и Франции считались зоной исключительного влияния Японии как бы «по умолчанию». Но нам более всего важен курс правительства Коноэ в отношении Германии и СССР, который осуществлял Мацуока, поставленный во главе МИД[34].

Одним из первых шагов нового министра стало возобновление переговоров с Германией и Италией о заключении союза, в котором он хотел видеть такую же долгосрочную основу внешней политики, какой некогда был англояпонский союз. Подобные идеи Мацуока высказывал после заключения Антикоминтерновского пакта, обратив на себя неблагосклонное внимание Сайондзи и других видных атлантистов. Теперь настал его час. 30 июля Мацуока подготовил меморандум «Об укреплении сотрудничества между Японией, Германией и Италией», за которым последовали проекты армии и флота и новый план МИД. Все они предполагали военно-политический союз со взаимными обязательствами и не только поддержание добрососедских отношений с Москвой, но совместные с Германией усилия по обеспечению координации политики «оси» и СССР.