– Надежда, выпей пустырника и не выпускай из рук телефон. Если что-то прояснится, набирай меня сразу.

– Да-да, я вас жду!

Отбрасываю телефон, сжимаю пальцами переносицу, а воображение рисует самые страшные картины. Юля пьёт, и после пары бутылок с ней может случиться всё, что угодно.

Со дна души поднимается злость. Почему эта женщина не хочет лечиться? Я тысячу раз предлагал хотя бы прокапаться, я любые бабки готов был за это отдать, самую лучшую больницу найти. Наркологии Швейцарии, тайские рехабы, закрытая клиника моего хорошего знакомого Виктора, врачи которой творят чудеса, – что угодно, лишь бы она избавилась от своей проблемы. Но Юля только возмущается, доказывая, что не алкоголик. А тащить взрослую женщину лечиться силой… не знаю. Но, наверное, нужно. Для её же блага.

А может, что-то с сердцем? Или вовсе… может быть, таблеток напилась?

Так много вариантов, один страшнее другого, что хоть разорвись.

Могу ли я забить и не ехать к ней? Нет. Как бы там ни было, она мне не чужая. Могу сколько угодно хотеть развода, но пока что мы женаты и я не могу через неё переступить.

Я набираю номер Юрия. Начальник моей охраны сейчас в доме, где проводит всё свободное время в отдельном строении, не имея своей семьи, и это мне на руку.

Он берёт трубку после первого же гудка. Прошу его подняться наверх и разобраться.

– Если надо, дверь выломай! – я так боюсь не успеть. Чёрт, давно не люблю её, а может, никогда не любил, но мы накрепко связаны прожитыми годами. Наплевать на Юлю всё равно, что на близкого друга или родственника. Невозможно.

Следом звоню Вадику, водителю Юли, спрашиваю, не жаловалась ли она ему, не слышал ли что-то подозрительное.

– Нет, Дмитрий Николаевич. Юлия Евгеньевна сегодня из дома не выезжала, я не видел её. И вчера ничего не говорила…

Чёрт, и тут тухло.

Телефон разогревается от моих попыток дозвониться до Юли, но в ответ тишина и автоответчик.

«Да возьми ты трубку!» – прошу тишину, но она равнодушна к любым просьбам.

А за окном начинается ливень, обрушиваясь на машину с неистовой силой. Интересно, а это хороший знак?

Впервые в жизни я ненавижу дождь. Признаю, слишком сильная эмоция для природного явления, но мне нужно ненавидеть что-то, кроме себя самого и своего бессилия

Дождь разошёлся. Льёт так, будто небеса разверзлись и вот-вот человечество смоет с лица земли.

Похожий на бледного покойника Паша, сцепив зубы, на пределе возможностей крутит баранку. На виске пульсирует жилка, а на шее выступает испарина. Мир за окнами машины погружается во влажную дымку, в ней мечутся размытые тени, добавляя нереальности происходящему.

– Паша, спокойнее.

– Вы ж меня знаете, я всегда спокоен, – выдаёт сквозь зубы

Я нашёл этого парня много лет назад, когда он рисковал задницей на нелегальных гонках. Его выделяла не жажда адреналина, а профессионализм, умение входить в самые сложные повороты и желание заработать. Много и быстро. Такие люди мне нужны всегда, и с тех пор Паша – мой личный и самый лучший водитель.

Если кто и вывезет нас сегодня без потерь, только он.

Погода сходит с ума. Не справляются дворники, ливнёвки, и потоки воды несутся по улицам, размывают дороги, превращают их в бурлящую грязь.

– Мы тут не проедем, – отчитывается Паша, хотя я и без него вижу. – Надо в объезд, это ещё минимум полчаса потеряем.

– Езжай, как считаешь нужным.

Ещё пятнадцать минут и мы наконец выбираемся из этого дерьма.

Юрий звонит, когда до дома остаётся несколько километров, и я принимаю звонок, чувствуя, что ничего хорошего он мне не принесет.

– С Юлией Евгеньевной беда, – сообщает Юра, но я и без того чувствовал.

У дома торчит карета скорой помощи. Я задерживаю дыхание, зажмуриваюсь, и распахиваю глаза лишь, когда лёгкие сводит спазмом.

– Не тормози, Паша.

– Понял.

Ворота разъезжаются быстрее обычного, и встревоженные постовые охранники выглядывают из своей будки, синхронно вертя головами.

Себя не помню, когда выхожу из машины. Странно, что вообще двигаюсь, когда в памяти оживают все страшные картины прошлого: Юлино похищение, её лечение после, врачи, больницы, выкидыш.

Щедро поливает дождь, и через несколько минут одежда, превратившись в мокрую тряпку, неприятно липнет к телу. Я встряхиваюсь, бреду к дому, и меня впервые за много лет встречает не гулкая могильная тишина, а оживление разговоров.

Первой меня встречает Надежда. Торопится подойти, сказать что-то, но я отмахиваюсь:

– Не сейчас.

По лестнице поднимаюсь – едва не взлетаю. Дверь в некогда супружескую спальню распахнута, а внутри суета. Кто-то включил все лампы сразу, и от яркого света ломит глаза. Зажмуриваюсь на несколько секунд, привыкаю к обилию звуков в этом давно умершем доме.

– Дмитрий Николаевич… – я не знаю, кто ко мне обращается, но я жестом прошу меня не трогать. Не касаться, иначе взорвусь и тогда могу причинить кому-то боль.

В центре комнаты стоит кровать. На ней…

…лежит Юля и мне кажется, что она умерла, до того бледная и безвольная.

С меня ручьями стекает вода, но я иду вперёд, пачкая молочно-белый ковёр. Мне важно понять, что с ней. Живая? Вдовец ли я?

– Дмитрий Николаевич… – снова вездесущая Надежда.

Как только так быстро рядом оказалась? Пытается что-то ещё сказать и даже дотронуться, но я не хочу чужих прикосновений. Мне они противны.

– Юля, – говорю, потому что нужно хотя бы что-то сказать. – Юля, чёрт тебя дери!

Наверное, я кричу, но никто не обращает на меня внимания.

Вокруг жены хлопочут врачи. В комнате появляются носилки, Юлю аккуратно на них погружают, и я вдруг моргаю. Оказывается, всё это время я не мог вдохнуть, не то что пошевелиться. Только имя жены повторял, пытаясь до неё докричаться.

– Она живая? – наверное, я дурак, но контролировать себя сложно.

Усатый полноватый врач смотрит на меня устало и спрашивает:

– Вы кто?

И правда. Кто я?

– Её муж, – а что? Против правды не попрёшь.

– Муж, значит, – жуёт губу и отводит меня в сторону. – У неё черепно-мозговая травма. Хорошо, что нас вовремя вызвали.

Он не говорит, что могло бы случиться, не отправь я к Юле подмогу – это без слов ясно. Но подробности мне всё-таки сообщают, я же муж, не хухры-мухры.

Юля упала в комнате, ударилась головой о комод.

Я осматриваюсь, замечаю небольшую лужу рядом с комодом. На его поверхности – батарея пустых бутылок, а одна сиротливо валяется рядышком с пятном. Жаль, вино белое, иначе можно было бы поверить, что Юля не разбила голову в пьяном угаре, а всего лишь пролила вино.