Крамп вскинула брови:

– Это так вдохновляет! И вы влюбились в него в тот же самый момент? – Она сосредоточила внимание на Лили.

– Я тоже не могу сказать, когда точно это произошло. Только помню, что мне очень хотелось съесть все те апельсиновые бисквиты, а я все-таки поделилась с ним. Наверняка я любила его уже тогда.

– Позвольте нам оставить нашу личную жизнь при себе. – Эдж повернулся к Агате: – Что вам особенно понравилось среди картин?

Агата покачала головой и понизила голос:

– На картинах нельзя изображать зубы. Лоуренс никогда этого не делает.

– Признаки счастья на лице украшают портрет, – заметил Эджворт.

– У некоторых из нас не так много поводов для счастья, как у других, – вздернула подбородок Крамп. – Я слышала, она написала крайне непристойный портрет Боудикки и выставила его в Сомерсет-Хаус.

И она вздрогнула от возмущения.

– Не видела ничего подобного, – отозвалась Лили. По правде сказать, она даже не слышала о подобной картине Беатрис.

– А мне особенно нравится, как Беатрис удалось передать мамины серьги, – высказал мнение Эдж. – Хотя мне казалось, они немного скромнее.

Глаза Крамп округлились, она кивнула и поспешила отойти.

После того как гости разъехались, мужчины остались в торжественном зале.

Брат Эджа Эндрю уселся напротив него, а их кузен Фоксворти взгромоздился на подлокотник кресла. Эдж отказывался понимать, как сестра его матери могла произвести на свет такого пройдоху. Хотя нет, это можно было объяснить. Отец Фокса не привил сыну необходимое чувство долга. В свое время граф умчался куда-то на поиски приключений, да так и не вернулся.

– Что за пристрастие к этим бисквитам? – поинтересовался Фоксворти. Он уставился на бисквит в своей руке, прищурившись, словно разглядывал какую-то букашку. – Лимон. Это мне нравится. Когда я гостил у Эджа, каждый день видел повсюду тарелки с апельсиновыми бисквитами. – Он забросил в рот кусок лакомства, проглотил и прижал ладонь к груди, а другой издевательски похлопал себя, изображая бьющееся сердце. – Двух моих кузенов, Эджа и Эндрю, стрелы Купидона сразили прямо ниже пояса.

– Пусть тебе точно так же повезет, – невозмутимо ответил Эндрю и тут же повернулся к своему брату: – Так как же это случилось?

– Обыкновенно.

– На самом деле это я свел их, – похвастался Фокс. – На том званом вечере несколько месяцев назад. Я танцевал с Лили, а Эджа захлестывала ревность. Я сразу это увидел. Он буравил нас взглядом. Именно так я всегда понимаю, когда он ревнует ко мне. – Фокс помедлил и обратился к Эндрю: – Смотри, он снова буравит меня взглядом.

– Следующим будет мой кулак.

– Жаль, тетушка Айда не привила вам обоим надлежащие манеры, – заметил Фокс. – Вы оба вечно грозите прибегнуть к кулакам или грубым жестам. Я же полагаюсь лишь на присущее мне обаяние и, разумеется, на свое добросердечие.

– И уж точно не на умственные способности, – припечатал Эдж.

– Я счастлив за Эджа и Лили, – сказал Эндрю. – Беатрис надеется совсем скоро написать ваш портрет.

– Гм… – Фокс взглянул на Эндрю: – А она не говорила, когда собирается написать мой портрет?

– Конечно, – ответил Эндрю. – В ближайшее время она этого не планировала. Боится тебя рисовать. Говорит, на холсте запечатлеваются ее истинные чувства, и беспокоится, что в результате ты будешь похож на засиженного блохами крысенка. – Он пристально посмотрел на Фокса и добавил: – Даже если ее чувства не выльются на холст, ты все равно будешь выглядеть именно так.

– Беатрис видит его насквозь, – вставил Эдж.

Эндрю задержал взгляд на брате.

– Но ты так и не ответил, как тебя угораздило жениться.

– Ему не нужно отвечать, и так все ясно, – бросил Фокс. – Пришло время жениться. Производить потомство. – Он повернул голову к окну, вздохнув: – Печальная участь наследника титула. Он обязан продолжать род. Мне придется идти по той же дорожке.

– Может быть, тебе, кузен, стоит стать исключением, – пошутил Эдж. – Весь Лондон был бы тебе благодарен.

Фокс скрестил руки на груди:

– Ты снова буравишь меня глазами, Эдж.

– Не принимай презрение за ревность.

– Вы оба должны быть такими же счастливыми, как я. – Эндрю встал и улыбнулся. – И я действительно желаю тебе, старший брат, всего самого наилучшего.

– А я хотел бы выразить свои соболезнования, – хохотнул Фокс, – поскольку надеюсь, что ты на моем месте поступил бы так же.

– Я безмерно счастлив с такой женой, как Лили.

– По-моему, она – превосходный выбор.

Эндрю направился к двери.

– И по-моему, тоже, – поддакнул Фокс. – Мне стоило самому сделать ей предложение. Я просто не подумал об этом. Но я могу предложить руку и сердце Эбигейл.

– Даже не вздумай приближаться к Эбигейл, – приказал герцог. – Я познакомлю ее с достойными мужчинами, которые будут вести себя с ней подобающим образом.

Фокс улыбнулся:

– Обычно подобные предостережения меня не останавливают.

– На сей раз остановят, – заявил Эдж.

– Это же шутка, – засмеялся Фокс. – Ты всегда такой резкий!

– Тебе запрещено ухаживать за сестрой герцогини.

– Черт! – воскликнул Фокс. – Я только что понял. Если я унаследую графский титул, бывшая мисс Хайтауэр – Лили – будет превосходить по положению в обществе жену, которая у меня когда-нибудь появится.

– Не переживай об этом. Беатрис была графиней, но она уверяет, что я лучше любого пэра на свете. – Эндрю дошел до двери, потом остановился, и его глаза просияли. – А я, признаться, считаю ее умнейшей женщиной на свете.

Из коридора послышалось хихиканье, и в зал вошли Беатрис с Лили.

– Брак превращает слова истинных мужчин в ахинею. – Фокс поплелся к выходу за Эндрю, но помедлил, чтобы поклониться леди и поцеловать руку каждой. – Но если бы мои кузены не обрели вас, эти две драгоценности, первыми, я был бы счастлив просить каждую из вас стать моей невестой.

И тут из холла донесся какой-то суетливый шум. В комнату вошел Джейкc, камердинер Эндрю, неся на вытянутых руках вертящегося коричневого щенка.

– Беатрис, я говорил, что у меня для тебя подарок? – спросил Эндрю.

Джейкc поставил щенка на ковер, и малыш тут же убежал под кресло.

– Сэр, этот щенок оставил довольно грубый «подарочек» у меня в комнате. – Камердинер тряхнул руками. – Но я смог все убрать с помощью вашего шейного платка.

– Главное, чтобы это был один из тех платков, которые ты прожег, пока гладил, – сказал Эндрю.

– Это мог быть один из них.