И, развернувшись, Эбигейл выбежала из комнаты.

Его мать схватилась за горло:

– Эдж, что ты натворил?

– Это была мисс Эбигейл Хайтауэр.

– О, – герцогиня посмотрела на дверной проем, и эмоции испарились с ее лица. – Она пошла в мать?

– Похоже, что так.

Мать оценивающе взглянула на него:

– И что она имела в виду, когда сказала, что ты приставил нож к сердцу ее сестры? Я думала, ты за ней ухаживаешь.

Стиснув зубы, он покачал головой и замер, совершенно обессиленный этим простым движением.

– Что ж… – Потянувшись, она сняла с дивана ворсинку, но, подчеркивая кивком значимость своих слов, осталась герцогиней до мозга костей. – Я говорила Лили, что с тобой может быть непросто.

– Мама, я не сомневаюсь, что со мной может быть непросто, но эта женщина… – Он отвернулся от матери, не желая, чтобы она видела его лицо. – Ты представить себе не можешь, какая она на самом деле.

– По-моему, довольно спокойная, кроме тех моментов, когда вы оказываетесь вместе. Пока она росла, я не слышала от нее ни звука, пока ты не выходил из дома. Тогда до меня доносился крик: «Лев как птица пел», – промолвила герцогиня. – Наверное, мне следовало назвать тебя Уильямом. Но твой отец назвал тебя Лайонелом. – Помолчав, она добавила: – Очень красивое имя.

– Ей стоило обращаться ко мне должным образом.

– Как? Болван?

– Ты слышала?

– Я ведь твоя мама. Это мое дело.

Эдж наблюдал, как мать машинально переставила безделушки на каминной полке, что совершенно не изменило общего впечатления от композиции. Потом она взяла какую-то книгу и зажала ее под мышкой.

– Я давала тебе какой-нибудь совет в последнее время? – спросила мать.

Он шумно выдохнул:

– Нет. И я знаю, что ты собираешься сказать. Прости. Забудь. Будь выше. Долг. Наследники.

– На самом деле я хотела сказать, чтобы ты не был болваном. То же самое, что предположил ты, но, по-моему, так это звучит гораздо лучше. – Она отошла и окинула взглядом комнату. – Ты не поможешь мне подвинуть кресло? Похоже, кто-то из слуг поставил его немного криво.

Эдж уставился на мать. Это было делом лакея. Но потом она сжала губы и показала на мебель.

Он приподнял подлокотник, пододвигая кресло так, как просила герцогиня.

– Красиво и аккуратно. Просто идеально. Именно так, как понравилось бы твоему отцу. И ему явно не пришлась бы по душе мысль о том, что Лили Хайтауэр станет герцогиней в этом доме, – по крайней мере, в конце жизни.

– Она ею и не станет.

Мать внимательно осмотрела кресло:

– Он был хорошим человеком, твой отец, но не в конце. Не в конце. Печально. Всю свою жизнь поступать правильно, а потом… – Герцогиня щелкнула пальцами. – Просто все бросить. – Она склонила голову. – Не делай так.

– Ты должна понять, – прогремел его голос. – Это Лили рассказала тому газетчику об отце.

Мать хлопнула рукой по своей щеке.

– Так вот в чем суть этой небольшой драмы?

– Удивительно, что это не привело тебя в ужас.

– Милый, это было давным-давно.

– Мама! Она разрушила нашу семью.

– Поставь это в заслугу своему отцу. – Герцогиня на миг зажмурилась. – Он внес свою лепту в эту историю. – Она легонько стукнула по ножке кресла, продолжив: – Он очень изменился за какой-то год, превратившись в совершенно постороннего человека. Раздражался по всякому поводу, был сам не свой. Я считала, что он заболел, и даже не догадывалась, в чем дело. – Она прищурилась. – Не думай, что это было легко, но я простила его. В самом конце мы поговорили по душам. О той женщине. О том, что его разум, похоже, перестал работать правильно и он потерял способность здраво мыслить. По-моему, он не мог жить с тем, как поступил со мной и с нашей семьей, и именно это приблизило его уход. Когда все выплыло наружу, его здоровье стало стремительно ухудшаться. Конечно, он злился на Лили. Он считал, что и мне стоит сердиться на нее. – Она кивала в такт своим словам. – Но, сказать по правде, он сам навлек на себя эти беды.

– Так ты знала все это время? – Его глаза превратились в два вопросительных знака.

Герцогиня кивнула:

– Как я и сказала, твой отец был в ярости. Это снедало его изнутри. Много лет назад он сообщил всем, что выбрал Эбигейл Хайтауэр тебе в невесты. Но потом твой отец стал рассказывать каждому встречному, что эти две девочки росли практически в борделе. Что они идут по стопам своей матери. Лили на тот момент достигла подходящего для замужества возраста, и представь, как это звучало для женщин, которые устраивали светские мероприятия, особенно если это исходило от герцога Эджвортского.

Эдж ошеломленно смотрел на продолжавшую рассказ мать.

– Что бы ни сделала Лили нашей семье, какая бы оговорка ни привела к тому, что тайна твоего отца стала известна всем, он позаботился о том, чтобы она была жестоко наказана. Это не Лили предала нашу семью, Лайонел, это сделал твой отец. – Ее голос дрогнул. – Твой отец предал свои собственные ценности и разбил наши сердца, свое и мое. Неужели из-за этого нужно разбивать и другие сердца?

Эдж смахнул воображаемую пыль с манжет своего пальто, хотя этого и не требовалось. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким. От разговоров с друзьями разболелась голова. Он дважды ни за что рявкнул на Гонта, а потом не мог поверить, что крошечный репейник внутри задней части его брюк появился как по волшебству, сам собой. Его явно туда прицепили – нарочно.

И он рявкнул на Гонта в третий раз, но на сей раз тот в полной мере заслужил это.

С приходом тепла его ожоги снова стали болеть, а поездка за город только еще больше разбередила раны.

Эдж потянулся к своему поясу и резко дернул, закрепляя брюки на талии. Гонт должен был заузить брюки, но Эдж боялся, что камердинер возьмет и оставит внутри иголку.

Лили Хайтауэр должна подробно и откровенно поговорить с ним, и Эдж был твердо настроен добиться этого разговора. Он устал ждать от нее первого шага.

Выйдя из дома, он прошагал к резиденции Хайтауэров, где дворецкий поприветствовал его, обратившись по имени.

– Мне нужно поговорить с мисс Хайтауэр, – сказал Эдж.

Она была дома. Он следил за происходящим у соседей с утра. Их карета никуда не выезжала.

Спустя пять минут мимо пролетела Эбигейл. Вскоре она вернулась. Ее губы скривились в усмешке.

– Моя сестра признательна за вашу глубокую озабоченность ее состоянием. Я сказала ей, что вы здесь, роняющий слезы от раскаяния за то, что так долго с ней не виделись. И что вы тоще скелета, а ваши волосы основательно поредели, – сообщила Эбигейл и прошептала: – Мне казалось, она захочет убедиться в этом лично.