Тысячи идей роились в голове Кристофа, как осы. Его разум неусыпно работал днем и ночью. По ночам он почти не спал, а днем много ходил по улицам и заключал сделки легко и играючи. Вина он не пил, но чувствовал, как его опьяняет сам воздух этого проклятого места. Своих слуг он не видел, и Агата где-то пропадала целыми днями. За нее Кристоф не тревожился – девочка умела за себя постоять. Впрочем, поговорить о своем блестящем плане все же стоило. В очередную бессонную ночь он велел Ауэрхану привести ее.

–Она спит,– заверил его демон.

–Так разбуди!

Агата не выглядела сонной. Она появилась на пороге его спальни в домашнем платье с лифом, расшитым птицами. При каждом движении казалось, что крылья их колышутся, а птицы мечутся, охваченные огнем. Коса Агаты черной змеей покоилась на правом плече, пламя свечи освещало бледное, как у Ауэрхана, лицо. «А она выросла красивая»,– внезапно осенило Кристофа. Почти такая же красивая, как мать,– вот где заслуга Эльзы! Но совершенно холодная, и за это пускай скажет спасибо опекуну. Он вытравил из нее все страсти, от которых когда-то так страдал сам.

Неожиданно для самого себя он взял ее за руку. Он хороший опекун. Благодаря ему Агата никогда не узнает, каково это, когда твою душу разрывают на части. Она никогда не будет ночами задыхаться и грызть подушку. Никогда по-настоящему не ощутит, что ничего нельзя сделать. Совсем ничего. До самого Страшного суда.

Агата ждала.

–Ты не спала?– спросил Кристоф.– Иди, приляг со мной.

Она забралась к нему на кровать поверх одеял и откинулась на подушки. Птицы расселись вдоль ее тела, тоже замерев.

–Вы что-то хотели?

Кристоф улыбнулся. Агата не стала спрашивать, не случилось ли чего, раз он позвал ее ночью. Слишком хорошо она знала его повадки.

–Так, небольшое дело, дитя,– он взял ее за руку. Спокойные девичьи пальцы холодили ладонь.– Хотел обсудить кое-какие мысли на твой счет.

Агата подняла пушистые брови:

–Я-то думала, что все решено.

–Так и есть,– торопливо успокоил ее Кристоф.– Не волнуйся. Я не брошу тебя. Не заставлю тебя саму распоряжаться своей судьбой. Такого и врагу не пожелаешь, мой цветочек.

–Вам же удается.

–И я бесконечно от этого страдаю. Впрочем, у меня есть преимущество перед другими детьми Евы: я, в отличие от большинства, не задаюсь вопросом, что станет со мной в посмертии. К моему великому облегчению, ключнику Петру не придется долго размышлять над тем, к каким воротам меня отправить. Иди-ка сюда.

Он редко проявлял к Агате нежность. Ни к чему это. Фауст заботился о нем, и вот к чему это привело. Своих птенцов Кристоф никогда не обречет на подобное. Но сейчас, когда каждая мысль пламенеющими буквами рисовала на мозге Вагнера вензеля, ему вдруг захотелось оказаться к ней ближе. Он привлек воспитанницу к груди, и Агата с неожиданной податливостью склонила на нее голову. От ее волос пахло костром и кислыми яблоками. Кристоф обнял ее обеими руками и вздохнул. Тонкие черные волоски на макушке Агаты заколыхались.

Время в неподвижной истоме тянулось лениво. Потрескивали поленья в камине, и на Кристофа вдруг навалилась усталость. Зачем он притащил их в Эльванген? Они же могли отправиться в Вену или Страсбург. Всяко веселее, чем наблюдать за безумием одного зарвавшегося пробста. Ауэрхан ведь предлагал!

Агата дернулась всем телом и проснулась, но головы не подняла.

–Я задумался, а ты задремала.– Пальцем он очертил узор крыла у нее на плече.– Агата, тебе нужен муж.

Она напряглась и не сумела утаить это от него. Как бы хорошо Гвиннер ни умела прятать свои эмоции, телом она все еще управляла посредственно. Ничего, научится.

–Вы говорили, что не хотите, чтобы я рожала каждый год, как кошка. Что я отупею, если выйду замуж. Что изменилось?

–Ты не можешь оставаться старой девой. Их участь – забвение. Но я нашел тебе такого мужа, с которым ты не потеряешь себя.

Агата выпрямилась и взглянула ему в глаза. Она прилагала усилия, чтобы не хмурить брови, но напряжение на лице не укрылось от Кристофа.

–Если вы скажете, что это Зильберрад, я подожгу вас во сне.

От удивления Кристоф уставился на нее и некоторое время молчал, а потом расхохотался. Вот это был бы фокус!

–За кого ты меня принимаешь?

–За человека, которому всегда скучно и который готов кинуть меня на съедение тигру ради потехи.

Кристоф улыбнулся: ее страх забавлял и одновременно раздражал его.

–Sicuti enim est aliquando misericordia puniens, ita est crudelitas parcens[31]. А ты не кролик, мой милый цветочек. Охотнику не пристало бояться тигра. Я-то думал, ты жаждешь его шкуры у своей кровати.

Она потерла лоб.

–Вы запретили мстить ему. Но даже если бы я захотела, не пошла бы против него с ружьем. Против таких, как Зильберрад, не выходят с ружьями.

–Ты его переоцениваешь.

На сей раз улыбнулась она:

–Возможно, самую малость. Так вы не его прочили мне в мужья?

–Нет, успокойся. Зильберрад, да будет тебе известно, давно женат, и у него двое сыновей. Но я долго размышлял и понял, что никто пришлый не сможет дать тебе то, что нужно. Поэтому я сам женюсь на тебе. В конце концов, это никого не удивит. Нам все равно пришлось бы это сделать: дольше жить под одной крышей означало бы компрометировать тебя.

Почему-то он ждал, что Агата начнет возражать, может, даже испугается или оцепенеет в нерешительности. Вместо этого она долго молчала, рассматривая свои рукава, потом наконец ответила:

–Думаю, это хорошая мысль.

Агата совсем не удивилась предложению Кристофа, даже нашла в нем резон. Без мужа можно сохранить красоту, но не достоинство. Пройдет несколько лет, и каждый встречный будет гадать, что с ней не так, раз она до сих пор не обзавелась супругом.

А с ней многое было не так. Агата молчала, когда ее спрашивали, зато не могла заткнуться, когда никто не интересовался ее мнением. Ауэрхан обучил ее видеть людей насквозь, но не рассказал, как самой при этом не сгорать со стыда. Она могла поддержать разговор о поэзии Гомера, на память цитировала Мурнера и Лютера – так почему же ей каждый раз было так трудно решить, что надеть?

Для сегодняшней поездки в лазарет она выбрала более практичное платье, чем накануне, но никак не могла определиться с украшениями. Серьги с жемчужными каплями ей подарил Кристоф на пятнадцатилетие. Агата долго сидела перед зеркалом, то снимая, то снова вдевая их в уши, и рассматривала свое отражение так пристально, что начало казаться, будто оно пытается отвернуться. Ей хотелось, чтобы Рудольф заметил, какое красивое у нее лицо: чистая кожа, изящная линия челюсти… Серьги привлекали внимание к тонкой шее и ключицам.