Агата никогда не могла угадать, как много люди замечают, глядя на нее. Взять хотя бы ам Вальда. Известно ли ему, в какое волнение она впадает рядом с ним? Заметил ли он, что она может часами наблюдать за его пальцами? Догадался ли, что прямо сейчас она не знает, как заговорить после вчерашнего? Кристоф сказал бы, что она испытывает вожделение, но она знала, что дело в чем-то большем. Ее опекун подыскивал всему простые объяснения, поскольку верил, что людьми руководят примитивные чувства: жадность, лень, желание… «Не усложняй»,– сказал бы он сейчас.

–Когда-то я сам был готов броситься в костер.

Она остановилась. Рудольф тоже. Его фраза прозвучала внезапно, точно земля неожиданно разверзлась. Агата не стала поворачиваться к нему, продолжая рассматривать дорожку, бегущую вдоль стен больницы. На втором этаже кто-то открыл окно, и легкая белая занавеска трепыхалась на ветру, как застрявшее облако. Она ждала, когда он продолжит.

–Мою жену обвинили в ведовстве пять лет назад. До меня законники не дотянулись. В день казни отец запер меня в нашем особняке, накачав до беспамятства сонным отваром. Когда я пришел в себя, в комнате дежурили слуги, чтобы я ничего с собой не сделал. Я бы и не стал – голова у меня остывает быстро. Но если бы я стоял тогда рядом с ее костром, то попытался бы прыгнуть в него.

–Мне очень жаль,– сказала Агата, хотя на самом деле жаль ей не было. Мертвая жена означала только то, что Рудольф сейчас вдовец и интересуется женщинами.

–Не нужно,– он поморщился.– Пять лет – долгий срок. Вы тогда были совсем ребенком.

–Так вот почему вы помогаете людям? Чтобы почтить память жены?

–Нет. Я лечу людей, потому что мне так нравится. Меня это увлекает. А еще потому, что это выводит из себя моего отца. У вас ведь есть опекун. Знакомо ли вам удовольствие доводить его до бешенства или вы всегда были примерной маленькой фройляйн?

Агата засмеялась. Доведенный до бешенства Кристоф Вагнер способен был сжечь дотла весь Шварцвальд до последней козы. Но ее смех озадачил Рудольфа, и Агата растерянно умолкла. Ам Вальд долго стоял и смотрел в сторону, даже сделал еще шаг назад для верности.

–Вы мне нравитесь, Агата,– сказал он наконец.– В самом деле нравитесь.

Она зачем-то тоже отвела взгляд, но внутри что-то подпрыгнуло, словно Агата только и ждала этих слов. Казалось, их принес сам ветер вместе с яблоневым цветом. Рудольф выдохнул и улыбнулся – сухо и сдержанно, но с заметным облегчением.

–Чувствую себя кретином. Буду признателен, если дадите мне ответ.

–Вы ничего не спросили.

Что говорить в ответ на подобные признания, она тоже не знала. Агате было известно многое из того, что никак не полагалось знать обычной девушке: например, как предаваться греху прелюбодеяния так, чтобы не зачать детей. Но что-то подсказывало ей, что Рудольф не сорвет с нее одежду в пылу страсти. По крайней мере, не прямо сейчас.

Он прочистил горло:

–Что вы скажете, если я поговорю с вашим опекуном?

Взгляд Агаты метнулся к его лицу.

–О чем?

Рудольф нахмурился:

–Вы не можете больше приходить сюда одна, без компаньонки. Эльванген – маленький город, и репутация в нем дорогого стоит. Моя вина, что позволял вам это. Даже спрашивать не буду, как вам удалось провести вашего опекуна. Уверен, узнай он о ваших выходках, запер бы вас до самой свадьбы…

Он споткнулся. Снова прочистил горло, как будто что-то мешало, и заговорил медленнее, взвешивая каждое слово:

–Поэтому, фройляйн Гвиннер, я бы хотел поговорить с господином Вагнером о вашем браке.

«Он знает!»– мелькнула первая устрашающая мысль, но потом до нее внезапно дошло. Он говорил не о ее свадьбе с Кристофом!

–Я бы хотел стать вашим мужем,– неловко закончил ам Вальд.– Если вы не возражаете.

* * *

В часы наисильнейшего горя и наивысшей радости Агата замечала, что как будто отделяется от своего тела. Не то чтобы душа ее отлетала и наблюдала за всем сверху – скорее сидела внутри и прислушивалась.

Они ехали верхом так близко друг к другу, что колени временами соприкасались. Тогда от кончиков пальцев до макушки пробегала дрожь. Агата чувствовала счастье. Она знала, что это именно оно, просто не позволяла себе ощутить его как следует и нырнуть в радость с головой.

Не замечая ничего вокруг, она воображала, на что будет похожа их жизнь вдвоем. По дороге Рудольф упомянул, что у него есть большой дом в Штутгарте. Как только они закончат здесь, говорил он, можно отправиться туда: вШтутгарте довольно больниц, которые примут их с распростертыми объятиями. Агата сомневалась, что хирурга из чумного города где-либо ждут с радостью, но промолчала. И без того счастливые мечты постепенно развеялись, а на смену им пришла действительность. Чем ближе они подъезжали к замку, тем отчетливее Агата понимала, что Рудольфу нельзя переступать его порог. В лучшем случае Кристоф Вагнер посмеется над их планами и выставит его за дверь, в худшем – натравит на него Ауэрхана.

«О, мой ангел, нет ничего проще, чем убить человека. Я проделывал этот фокус десятки раз. Поверь мне, сложнее промыть кишки для колбасной оболочки, чем отправить кого-то на тот свет…»

Нельзя дать им встретиться, по крайней мере не сейчас, пока Агата не побеседует с Кристофом наедине. Она сумеет подготовить его и убедить, что Рудольф ам Вальд не представляет для их планов никакой угрозы. Напротив, он человек ученый и всегда будет поддерживать Агату в ее изысканиях. Но поверит ли Вагнер? Как назло, Рудольф относился к тому типу мужчин, которых Кристоф на дух не переносил: слишком серьезный, строгий, слишком уверенный в себе… Столкновение было неизбежно.

Пока Агата думала над этим, они успели въехать во внутренний двор замка. Мрачные стены обступили их со всех сторон, не давая дышать. Над головой низко нависли облака. Надо было что-то придумать, чтобы не дать Рудольфу заговорить с Вагнером. Сказать, что ей требуется время? Соврать, что прямо сейчас опекуну нездоровится?

Неожиданно положение спас Харман. Он бежал к ним так быстро, что Агата сразу поняла: что-то случилось.

–Слава Иисусу, ты приехала! Где господин Вагнер?

–Он разве не в замке?

Облегчение было таким сильным, что она не сразу задалась вопросом, с чего вдруг Харману так понадобился Кристоф.

–Нет, черт его возьми! А пока он где-то шляется, Урсула умирает!

Урсула умирала. Она лежала под толстым шерстяным одеялом, но дрожала так сильно, словно ее вытащили на мороз. Кожа побелела, цвет губ отдавал в синеву. В комнате стоял тяжелый кислый запах пота и другой – гнилостный, словно что-то протухло. Рудольф с Агатой одновременно сделали шаг к кровати: одинаковая догадка осенила обоих. Когда ам Вальд стянул одеяло и приподнял юбки Урсулы, зловоние стало невыносимым. Нижнюю юбку пропитала кровь.