Вот почему она отказывалась говорить, кто отец ребенка. Ее взяли насильно! Зря Кристоф не решился убить Зильберрада тогда, под крышей своего дома, когда все бесы Шварцвальда были на его стороне!

Вагнер резко повернулся к Ауэрхану:

–Ты знал?

–Нет.– Если демон и злился, понять это было невозможно.– Мне и в голову не пришло заглянуть в ту комнату. А бесы не доложили – видимо, посчитали пустяком.

–Вот до чего довел твой пустяк!

Агата и прежде видела, как Кристоф выходит из себя. Сейчас он был в бешенстве, хотя, к его чести, неплохо держал себя в руках. От ярости он говорил тихо и медленно, тщательно выбирая слова. Но его прервала Урсула, застонав и содрогнувшись всем телом. Зловоние усилилось.

–Надо позвать священника!

Это сказал Харман. Конечно, кто еще мог предложить такую несусветную глупость в подобной компании? Кристоф тряхнул головой.

–Можно что-то сделать?– жестко спросил он Ауэрхана.

Демон сделал шаг к Урсуле, склонив голову набок. Его молчание тонуло в ее прерывистых хриплых вдохах. Агата взглянула на лицо, изможденное болезнью, и впервые в жизни пожалела обо всех резких словах, что говорила Урсуле. Они были совершенно не заслужены! Но когда внутри тебя живет игольница, сколько ни открывай рот, оттуда летят одни иголки. Кто же знал, что достаточно провести несколько дней в лазарете Эльвангена, чтобы злость, которая сопровождала ее всю жизнь, исчезла, облетела яблоневым цветом?

–Я могу извлечь из нее остатки ребенка и очистить кровь,– сказал Ауэрхан.

–Начинай,– велел Кристоф.

Демон подался вперед, как если бы собирался шагнуть к Урсуле, но замешкался.

–При всем уважении, господин, это не вам решать.

Урсула вдруг открыла глаза и посмотрела на него совершенно ясным взглядом:

–Я… умираю?

–Боюсь, что так,– кивнул Ауэрхан. Кристоф хотел что-то добавить, но тут впервые на памяти Агаты демон не дал ему перебить себя.– Я могу помочь тебе, но за плату.

Урсула тяжело вздохнула, ее губы растянулись в страдальческую улыбку. Несведущие люди уверены, что единственный способ заключить договор с демоном – это пообещать ему свою душу. Но адские законы устроены куда сложнее. Бесы могут запросить любую цену за свои услуги. Вечная молодость и бесконечное богатство требуют души, и часто не одной, но вот излечение от недуга можно купить и дешевле.

Ауэрхан встал коленом на постель, склонившись к Урсуле низко, как любовник. На ее лицо пала его темная тень.

–Я вылечу тебя,– произнес он тихо.– Но взамен я заберу всех твоих нерожденных детей.

Агата выдохнула: невелика потеря! Одно дело истребовать уже родившихся. Матери испытывают к ним необъяснимую привязанность, хотя те, что поразумнее, предпочитают даже не брать лишний раз младенца на руки, пока не окрепнут. А нерожденные – это ерунда. Как можно привязаться к существам, которые даже еще не завелись в твоем чреве?

Урсула моргнула, рассматривая лицо Ауэрхана так, будто впервые его увидела. Она протянула руку к его щеке.

–Ты похож на ангела,– прошептала она без всякого выражения, без благоговения или удивления. Так люди указывают на перышко на рукаве у собеседника: мол, смахни, да и все. Строго говоря, скучный и сухой, как солома, Ауэрхан и был ангелом, хотя, с точки зрения Агаты, ничем не напоминал его: ни тебе четырех крыльев, ни огненного меча…. Но, вероятно, находясь на пороге смерти, Урсула рассмотрела в нем что-то еще, чего никто из присутствующих не видел.

Кристоф нетерпеливо притопнул ногой. Урсула ответила Ауэрхану одними губами. Тот удовлетворенно кивнул. Сделка состоялась.

Демон выпрямился во весь рост и стал как-то выше, лбом почти задевая верхний край балдахина над кроватью. Он снял плащ, оставшись в одной рубашке, и закатал рукава, обнажая острые гладкие локти.

–Подождите за дверью,– разлетелся по комнате его властный голос, и Агата вздрогнула. Харман покинул спальню с заметным облегчением, но Кристоф, мрачный и недовольный, остался сидеть на краю кровати. Ему Ауэрхан приказывать не мог. Если Вагнер решил остаться, он не тронется с места.

Агата тоже хотела взглянуть на то, как демон будет извлекать из чрева Урсулы ее нерожденных детей, но что-то подсказывало ей, что просить бессмысленно. Она в последний раз сжала руку девушки, надеясь, что та почувствует это, и последовала за Харманом.

* * *

Кристоф боялся шелохнуться. Давненько он не испытывал такого сильного гнева. Казалось, стоило пальцем шевельнуть, и его ярость вырвется наружу, как греческий огонь, и спалит все вокруг.

Как мог Ауэрхан не заметить, что какая-то мразь злоупотребила его гостеприимством? Какое право имел Зильберрад испортить его собственность, не спросив хозяина?! Мало что имело для Кристофа такую же ценность, как его дом – нечто большее, чем стены и крыша. Он возвел крепость посреди Шварцвальда, куда без его ведома не мог проникнуть ни волк, ни муравей. Урсула, маленькая нежная птичка, уже десять лет была незаметной, но неизменной частью этой крепости. Вагнер никому не позволял трогать своих слуг, но не столько из жалости или желания их уберечь, сколько из страха перемен. Дом – это место, где ничто никогда не должно меняться.

Вот почему он запретил Ауэрхану прикасаться к служанкам. Лет пятнадцать назад Берта забеременела от него и едва не умерла, рожая дюжину чертят, которых Ауэрхан не то отнес в лес, не то сожрал по доброй бесовской привычке. Их судьба не особо волновала Кристофа. Но вот что его волновало, так это реки слез, которые Берта лила полгода. Ее не утешали ни вкусная еда, ни плотские забавы. Успокоилась она, лишь когда Ауэрхан заверил, что отдал детей – уродливых маленьких тварей – на усыновление в приличную чертовскую семью и с ними все хорошо. Кристоф в это не верил, но радовался уже тому, что Берта перестала рыдать. Впрочем, прежняя легкость к ней так и не вернулась. Тогда Вагнер раз и навсегда запретил Ауэрхану спать со служанками, хоть и знал, что последствий больше не будет: дети так изувечили нутро Берты, что второй раз она не понесет.

Поэтому и за Урсулу он был спокоен. Как оказалось, зря! Зильберрад не просто изнасиловал ее. Он нанес оскорбление лично Кристофу Вагнеру. «Смотри,– словно говорил он,– я прихожу в твой дом и беру что хочу!»

Пока Кристоф усилием воли сдерживал ярость, Ауэрхан уложил Урсулу на спину и согнул ей ноги в коленях. Его рука скрылась под одеялом, а лицо сделалось угрюмым и сосредоточенным. Кристоф знал, что демон починит ее тело, но дух – как он успел убедиться на примере Берты – останется сломленным надолго, если не навсегда.

Ауэрхан действовал аккуратно и не спеша. Он извлек из-под покровов крупный мешочек плоти, напоминающий окровавленный пузырь, плюхнул его в ночную вазу и задвинул ее под кровать носком туфли. Поискав взглядом, обо что вытереть руки, вынул из стопки белья чистую простыню и обернул ею кисти. На белой ткани отпечатались алые пятна. Лицо Урсулы чуть порозовело, на него вернулась краска, глаза под веками зашевелились.