Агата обещала.

Остаток ночи она лежала без сна, прислушиваясь к ровному дыханию Урсулы и оглушительному тиканью напольных часов. Она сменила простыни и застелила кровать свежим бельем, пока Ауэрхан держал Урсулу на руках. Кристофу она так ничего толком и не рассказала. Он этого и не ждал, но даже если бы Агате внезапно захотелось поговорить с ним открыто, она бы не сумела описать, что чувствует.

Она не испытывала жажды плоти, по крайней мере такой, как описывал Вагнер. Ее тело не стремилось к телу Рудольфа, не молило об объятиях, губы не горели от мыслей о поцелуях. То было совсем другое. Находясь рядом с ним, Агата всем своим естеством ощущала правильность. Это было все равно что найти решение задачи, которое не давало тебе покоя, истязало долгие годы, а потом вдруг сошлось. Все в жизни встало на свои места и укоренилось на них так прочно, что невозможно было отныне жить по-другому.

Агата понятия не имела, что будет делать, если Рудольф откажется от сватовства. Впрочем, не то чтобы это сильно ее беспокоило. Она отчего-то была уверена, что он испытывает по отношению к ней то же самое, что она к нему. Ведь любое уравнение жаждет быть решенным.

* * *

На следующее утро Рудольф встретил ее с тревогой.

–Мне доложили, что сюда едут комиссары из депутации ведьм,– говорил он, поднимаясь по лестнице так быстро, что Агата едва за ним поспевала. Хорошо так шагать тем, кто носит штаны вместо юбок!– Они ищут фрау Шольц.

Агата с трудом припомнила, кто это. Ах да, женщина, что пыталась вытащить из костра свою дочь! Ее ожоги должны были уже поджить.

–В таком случае хорошо, что ее тут нет, ведь правда?

Рудольф остановился. Его плечи опустились.

–Ведь правда?– повторила Агата с нажимом.

Когда он обернулся, они все еще стояли на лестнице перед дверью его кабинета. Агата – ниже на несколько ступенек. Если бы он сделал виноватое лицо или она заметила в его глазах хоть проблеск сомнений, все было бы значительно проще. Но Рудольф стоял перед ней прямой и уверенный в собственной правоте, готовый в случае чего отстаивать фрау Шольц хоть перед самим пробстом. Агата протиснулась мимо него к дверям и распахнула их.

На руках фрау Шольц от локтей до кончиков пальцев красовались свежие повязки. Сама она выглядела значительно лучше, чем в их последнюю встречу. Оставалось несколько мгновений на то, чтобы принять решение.

–Мы спрячемся за занавеской в «оспенном доме»,– предложила Агата.– А вы скажете, что утром вам померещился бубон у одного из пациентов и сейчас там карантин. Они побоятся осматривать больных. Им и самим наверняка не в радость этот приказ.

Она хотела взять фрау Шольц за руку, но вовремя остановилась. Женщина кивнула, показывая, что все поняла, и молча, стараясь производить как можно меньше шума, вышла вслед за Агатой.

…Ожидание всегда мучительно. Никто не заходил в лазарет так долго, что Агата успела подумать, что Рудольф ошибся. Зубы фрау Шольц мелко стучали. Должно быть, испугавшись, что производит слишком много шума, она попыталась схватить себя за челюсть перебинтованными руками, но не сумела и наклонила голову, прижав подбородок к груди. Агата хотела ее одернуть, но тогда женщина могла занервничать, а чем сильнее человек боится, тем больше звуков издает.

Наконец из-за занавески послышались голоса Рудольфа и два других, незнакомых. Ам Вальд говорил сухо и недружелюбно, как всегда, когда его отвлекали от работы. Из глаз фрау Шольц потекли слезы. Челюсть ходила ходуном, так что женщине пришлось вгрызться в перебинтованную руку и зажмуриться.

Агата знала, что ей самой ничего не грозит. Даже если ее найдут в компании ведьмы, что они могут сделать? С ней покровительство Кристофа Вагнера и демоническая сила Ауэрхана. Первый разорется, второй отмолчится, но они все равно спасут ее. Слишком ценное вложение. Слишком много перемен ждало бы Кристофа, позволь он ей умереть. Но вот Рудольфа они спасать не станут и, случись что, даже приведут ее на его казнь в назидание. В доме Кристофа Вагнера было дозволено многое, на что остальной мир наложил строгий запрет: ни блуд, ни обжорство, ни тяга к азартным играм не вызывали и капли осуждения у владельца усадьбы. Только чистая, искренняя привязанность каралась как истинный грех.

Шаги комиссаров неспешно приближались, слышался скрип сапог. Голос Рудольфа оставался ровным и недовольным, но Агата с трудом различала слова из-за сиплого дыхания фрау Шольц.

–Господа, если вы осмотрели все, что вас интересовало, не смею вас больше задерживать.

«Выметайтесь немедленно из моей больницы!» Последнего он не произнес вслух, но Агата услышала эти слова даже громче, чем предыдущие. Тут же подоспел Рихтер со своей балагурской спешкой: скорее, скорее, пациенты не ждут… Точнее, ждут, но недолго! Комиссары сдержанно попрощались. Обхождение в лазарете им не понравилось, да и задерживаться рядом с хворыми дольше необходимого не хотелось.

Шаги чужаков давно стихли, но Агата с фрау Шольц продолжали ждать. Компанию им составляли пара метелок для пыли и старая ветошь, от которой пахло мелом. Сидеть здесь можно было только на полу. Прошло немало времени, прежде чем Агата сдалась и опустилась на пятки, подложив под себя юбку, чтобы коленям было не так твердо. В конце концов кто-то отдернул занавеску, и яркий солнечный свет ослепил их.

–Ам Вальд хочет вас видеть,– Рихтер протянул руку, помогая ей подняться. Никогда еще она не видела его таким серьезным.– Можете высказать ему все, что думаете. Хотел бы я верить, что вам удастся его переубедить, но, боюсь, это сумеет только костлявая! А вы, фрау Шольц, оставайтесь тут до вечера. После захода солнца помогу вам спрятаться у друзей.

Женщина торопливо закивала. Рихтер взглянул на ее руки, на несвежую ткань и влажный след от укуса на кисти и цокнул языком, совсем как Рудольф. Как только он проводит Агату, вернется и заново сделает перевязку. Они с Рудольфом походили друг на друга больше, чем готовы были это признать.

Агата думала, что ее отведут в кабинет, и страшно удивилась, когда обнаружила неприметный ход справа от знакомой двери. Винтовая лестница напоминала те, что ведут на соборные колокольни. Здесь было так тесно, что Агата задевала стену плечом, а Рихтер мог пробираться только боком. Простая деревянная дверь на верхней площадке была приоткрыта, и на пол падала полоса рассеянного дневного света. Тут Рихтер, что все это время шагал позади, извинился, сказал, что его ждут пациенты, и поспешил вниз.

Оказалось, что лестница ведет в жилую мансарду над кабинетом, где Рудольф принимал больных. Сквозь большое круглое окно проникало солнце, в лучах которого кружились пылинки. Узкая, аккуратно заправленная кровать сделала бы честь любому монаху. В деревянных сундуках бережно, корешок к корешку, были сложены книги. Ветхое кресло было придвинуто к самому окну, на перевернутой бочке рядом с ним лежали стопка бумаги и пара гусиных перьев и поблескивала серебряная чернильница. Не слишком удобно – на бочку даже локти не сложишь,– зато практично.