Мы перепугались. Тот, кто помнит, что такое быть вызваннымна заседание парткома, очень хорошо поймет несчастных преподавателей. Самоелегкое, чем можно было отделаться на коммунистическом судилище, – этолишиться тринадцатой зарплаты, очереди на квартиру и продуктового набора кпразднику. Впрочем, все эти меры были ничто по сравнению с той, котораяназывалась «выговор с занесением в учетную карточку». Я, впрочем, в членахКПСС не состояла, так что мне предстояло лишиться лишь коробки с харчами,что, согласитесь, очень неприятно. В состоянии тихой паники мы попыталисьрешить свалившуюся на наши головы проблему. Какие только идеи не витали ввоздухе: обратиться к коллегам из Института восточных языков, поискать знакомыхна иновещании, на радио, позвонить в отдел переводчиков института.

– Погодите, ребята, – вдруг повеселел Андрей, нашпреподаватель немецкого языка, – сейчас все будет классно.

Он убежал, примерно через полчаса вернулся назад, несябумажку, на которой были изображены несколько строчек иероглифов.

– Где взял? – обрадовались мы.

– Потом объясню, – отмахнулся он, – вот вамлозунги, только студентам их нельзя доверить писать, мигом напортачат. Давай,Дашка, приступай, ты самая аккуратная.

Высунув от старания язык, я тщательно перенесла похожие наследы птиц знаки на бумагу, мы прикрепили плакаты и кликнули ректора.

– Можете, значит, если вам показать, в каком направлениидвигаться, – снисходительно кивнул тот.

И вот настал знаменательный день. Все удалось какнельзя лучше: хлеб-соль, пляски, экскурсия по аудиториям, концерт. Правда, насвесьма разочаровал внешний вид приехавших. Мы-то вырядились в лучшую одежду,женщины влезли в шпильки и сбегали в парикмахерскую, а мужчины повязалигалстуки! Спортсмены же явились в джинсах и простеньких свитерах. Но это былолишь крохотной капелькой дегтя в огромной бочке меда! Настоящая неприятностьприключилась на банкете.

Два лозунга на японском языке украсили столовую. Когда группкамалорослых гостей с раскосыми глазами увидела стройные шеренги иероглифов,последовала более чем удивительная реакция.

Один из парней принялся тыкать пальцем в стену и щебетать,словно птица. Остальные глянули туда же и покатились со смеху. Я никогдадо этого не видела, чтобы люди садились на корточки и заливались хохотом. Кое укого из японцев по щекам текли слезы.

Ректор, стоявший во главе стола, никак не мог начать читатьзаготовленный спич. Он кашлял, стучал ножом по бокалу, но японцы просто выли.Наконец тоненькая девочка, исполнявшая при них роль переводчицы, всхлипнув впоследний раз, подошла к помощнику Григория Семеновича и стала что-то шептатьему на ухо. Лизоблюд побагровел и пошел к начальству. Пару секунд он тихонькобеседовал с Григорием Семеновичем, лицо ректора приняло зверское выражение,глаза заметались по залу. На всякий случай я спряталась за спины здоровенныхпятикурсников.

Наконец кое-как япошки успокоились, и вечер потек дальше безособых эксцессов.

Наутро всех языковедов вызвали пред очи Григория Семеновича.Не предложив нам сесть, ректор зашипел, словно разбуженная не вовремя змея:

– Вы знаете, что было написано на плакатах в столовой?

Мы замялись, сказать «нет» казалось невозможным.

– Ну, – замямлил Андрей, – мир, май, дружба! Даздравствует спорт!

– При чем тут май! – взвыл ректор и начал расшвыриватьбумаги на своем столе. – Где это, где? Ага, вот оно!

Трясущейся от злобы рукой он схватил листок.

– Слушайте, что вы написали на японском! «Аккуратнодостаньте изделие из коробки», «Не используйте кондом вторично».

Чтобы не упасть от смеха и не расхохотаться в лицовзбешенному начальству, я вцепилась в стену и прикусила нижнюю губу.

– Кто нацарапал сии пасквильные штуки? – вопросилГригорий Семенович. – Немедленно отвечайте, иначе уволю всех!

– Дарья Ивановна Васильева, – мигом сдали меня коллеги.

Весь гнев, вся злоба начальства упали на мою ни в чем неповинную голову. Я старательно объясняла, что просто переписалапринесенные бумажки и только, но ректор не желал ничего слушать. Я мигомпревратилась в его первого врага. Григорий Семенович, человек злопамятный,мстительный и непомерно самолюбивый, вознамерился стереть меня с лица земли.Спас несчастную Дашутку статус матери-одиночки, уволить такую женщину всоветские времена было не так-то просто, требовалось решение профсоюзногокомитета, а его председательница, Нюся Кокатонова, не побоялась заступиться заменя, героический поступок по тем временам. Уволить меня не уволили, но с техпор ни разу не выписали премии и никак не отметили, даже на Восьмое марта парулет не дарили подарков. Когда ректор выгнал нас из кабинета, я налетела наАндрюшку:

– Где ты взял эту белиберду?

– Так кто ж знал!

– Говори!

– На, смотри, – Андрей сунул мне под нос книгу.

Я прочитала название и фамилию автора:«Г. Серебров. Мои поездки в Японию».

– На десятой странице, – пролепетал Андрей.

Я раскрыла текст. «Мы прибыли в Токио около девятиутра, на гостинице виднелись приветственные лозунги. Японские иероглифы оченькрасивы, поэтому привожу их здесь…» Дальше следовала пара строчек абракадабры изаверения «…думаю, вы не знаете японского, поэтому переведу: «Мир, май,дружба», «Да здравствует спорт».

– Утром я эту книжку в метро читал, – оправдывалсяАндрей, – когда Семеныч разорался, мигом вспомнил.

Я молча захлопнула книгу. Все понятно, этот врун,журналист-международник Г. Серебров, совершенно не владеет японским, но, сдругой стороны, он был абсолютно уверен, что никто из читателей не разбираетсяв иероглифах. Решив для пущей убедительности «украсить» свой опус, он ничтожесумняшеся схватил первую попавшуюся вещь, а под рукой оказалась коробочка синтимной принадлежностью, и, не испытывая ни малейших угрызений совести,перекатал текст. Думаю, мерзкий Г. Серебров и не предполагал, к какимпоследствиям приведет его отвратительный поступок!

Все шишки, как всегда, достались мне. Вот и сейчас следовалопохудеть Марго, кто же виноват, что Федор «зазомбировал» Зайку? Ну, угадайте стрех раз! Правильно, я!!!

– Быстро прими меры, – пнула «академика» Маня, –Зая, конечно, дура – так из-за фигуры убиваться – но это уже другое дело.