— Я обращалась во все газеты. Ни в одной из них не было вакансий. И я работала, если ты забыл. Я присматривала за летними домиками.

— Это приносило от силы пару сотен долларов в месяц. Это не работа.

— А что еще мне здесь делать, Джимми? Я бросила всю свою жизнь пятнадцать лет тому назад ради того, чтобы выйти за тебя замуж, родить тебе детей и жить на этом богом забытом острове! Я собиралась пойти учиться и стать писателем!

— Я никогда не требовал от тебя бросить писать.

Когда Грейси была малышкой, а Софи с Джессикой еще не ходили в школу, Бет порой даже душ принять было некогда, не то что написать что-нибудь для души. Пожалуй, именно тогда все ее тетради с эссе и рассказами и переехали на чердак. У нее не было ни времени, ни сил. Но девочки выросли и стали более самостоятельными. Они пошли в школу, и времени на то, чтобы принять душ, у Бет стало в избытке. И сил, и времени на то, чтобы вернуться к писательству, у нее хватало, но она не вернулась. Что-то ей мешало, но это был точно не Джимми.

— Ну, теперь я снова пишу, — сообщает она таким тоном, как будто это угроза.

— Думаешь, я всю жизнь мечтал стать барменом?

— Тебе нравится это занятие.

— Поначалу оно мне совсем не нравилось. И даже сейчас я предпочел бы ходить в море.

— А я предпочла бы, чтобы мой муж не трахался с официанткой.

Ее голос звучит глухо и дрожит от гнева. Она смаргивает слезы. Ну почему она сразу же начинает плакать каждый раз, когда злится? Как будто в ее эмоциональной проводке перепутаны провода. Сердце у нее колотится от гнева, пылающее лицо чувствует этот гнев, разум понимает причины этого гнева, а ее глаза собирают всю эту информацию и делают вывод: «Ей грустно. Включаем слезы». Это просто невыносимо.

— Я очень об этом сожалею, — говорит Джимми.

— И правильно делаешь.

— Этот роман уже закончен? — спрашивает доктор Кэмпбелл.

— Да. Она хотела, чтобы я развелся и женился на ней, но я не собирался этого делать. Все это было огромной ошибкой с моей стороны. Там все кончено, честное слово, и это никогда больше не повторится. Бет, я не хочу тебя потерять.

— Бет, вы ему верите?

Бет задумывается. Она не знает, что думать. Ей хотелось бы верить, что теперь он выходит из «Солта» в одиночестве, отправляется прямиком в квартиру своего друга Гарри, спит в одиночестве в гостевой спальне у Гарри до полудня, день проводит в угрызениях совести из-за того, что он сделал, а вечером снова идет на работу.

Но она тоже работает в «Солте». Бет представляет себе их вместе. Она рисует в своем воображении улыбку, смех, мимолетное прикосновение, ее руку поверх его руки, поцелуй. Эти картины ей представить почему-то легче, они более яркие и реалистичные, нежели те, которые возникают у нее при мысли о Джимми в одиночестве в чужой квартире, которую она никогда не видела. Она воображает цепочку с крестиком, болтающуюся в роскошном декольте Анжелы, и вдыхает резкий запах дохлой белки и чего-то еще. Кошачья моча? Кажется, ее сейчас стошнит.

— Я не знаю, чему верить. Они проводят вместе каждую ночь.

— Мы не проводим вместе ночь. Мы работаем в одном баре.

— Допустим. Она работает там, где он барменствует. Я не знаю, могу ли я снова ему доверять.

— Честное слово, у меня с ней все кончено.

— Угу, только твое честное слово ничего не стоит.

Доктор Кэмпбелл опускает свою кружку с логотипом «Старбакса» и склоняет голову набок. Все ждут.

— Вы это слышали?

Бет качает головой. Джимми ничего не говорит.

— Послушайте, — настаивает доктор Кэмпбелл.

Бет слышит, как сопит Джимми и шуршат шины проезжающей по улице машины.

— Прошу прощения, я на секундочку, — говорит доктор Кэмпбелл и выскакивает из комнаты.

Бет с Джимми сидят в молчании, глядя прямо перед собой и ожидая, что доктор Кэмпбелл сейчас вернется. Этого не происходит, и Джимми начинает ерзать. Он откашливается — куда громче, чем позволил бы себе, если бы доктор Кэмпбелл находился в комнате. Бет ковыряет кожицу вокруг ногтей. Джимми проверяет своей телефон. Бет — свой.

Они не слышат никакого шума. Может быть, это какой-то специальный тест, этакий тайм-аут для пар, которые плохо себя вели, — чтобы посидели и подумали о своем поведении? Может быть, «послушать» им предлагалось друг друга?

Как бы там ни было, это не работает. Они не умеют разговаривать друг с другом. Они не умеют слушать. Поэтому они и здесь. Вдобавок к тому, что Бет чувствует себя увязшей в диване доктора Кэмпбелла, преследуемой его соколом, зла на Джимми за то, что он изменил ей, смущена тем, что плачет, когда злится, и ее тошнит при мысли о том, что Джимми с Анжелой до сих пор видятся каждый день, теперь она чувствует себя брошенной и предметом манипуляций. Кто вообще выдал этому человеку диплом психолога?

Доктор Кэмпбелл все не возвращается и не возвращается, и молчание между ней и Джимми растет и ширится. Доктора Кэмпбелла нет, и молчание развивается, превращаясь в отдельное, самостоятельное существо, такое же реальное и хищное, как сокол в клетке. У него злые глаза, неотступно следящие за ними, вот только в отсутствие доктора Кэмпбелла его некому укротить, и он плотоядно облизывается, поджидая удобного момента, чтобы наброситься. Молчание между ней и Джимми только и думает о том, чтобы сожрать их, как грозило годами.

Спустя целую вечность, которая, вероятно, на самом деле была несколькими минутами, доктор Кэмпбелл наконец возвращается в комнату и, усевшись в свое кожаное кресло, вздыхает:

— Прошу прощения. Собаки выскочили на улицу. Давайте вернемся к нашим баранам. Джимми, вам важно чувствовать себя желанным и ощущать, что Бет счастлива с вами. Бет, вам важна уверенность в том, что, если Джимми почувствует себя несчастным, он придет к вам и скажет об этом и что он никогда больше не будет вам изменять. Так? Справедливо будет это утверждать?

— Мне кажется, несправедливо будет утверждать, что Джимми тут единственный, кто чувствует себя нежеланным. Я не искала себе другого мужчину. Это он мне изменил. И после этого я должна чувствовать себя желанной?

— Да. Верно. Ладно, давайте добавим еще и это. Вы оба хотите чувствовать себя желанными, счастливыми, любимыми и уверенными в своей безопасности? Это справедливо?

— Да, — говорит Бет.

— Да, — говорит Джимми.

— Тогда именно над