Глубокий вырез подчеркивал её красивую пышную грудь. Волосы её были высушены и красиво подколоты. Она вся сияла и лучилась молодой энергией. Ей не терпелось приступить к выполнению своей миссии. Теперь, обладая знаниями, приобретя уверенность в себе и будущем, перестав бояться мужчин, она не могла спокойно думать о том, что там, в её родном мире, тысячи её сестер, привыкших к покорности, все ещё пребывают во мраке невежества. Их надо спасать! Ни одна из них не останется в стороне от настоящей, плодотворной и активной жизни! Она, Молли, сможет сделать из них по-настоящему свободных женщин — таких же, как она!

Деметриус встретил Молли, держа в руках серебряную цепочку с висящим на ней в виде кулона камнем-кабошоном овальной формы. Женщина смотрела на юного мага уже совершенно другими глазами. Теперь рядом с ним она отчетливо ощущала ауру дружбы, симпатии и поддержки.

— Вот, Молли, — сказал Деметриус, окинув её одобрительным взглядом. — Это твой магический амулет — хризолит. Он призван усиливать и концентрировать твои способности. Кроме того, это твой помощник и подсказчик. Я переписал в него весь раздел по магии жизни со своего амулета, и теперь, стоит лишь тебе сосредоточиться, он подскажет необходимые заклинания, которые тебе предстоит использовать в своей будущей деятельности. Камень этот также является защитой от враждебных магических сил, но не думаю, что тебе понадобится эта функция. Его нужно носить постоянно, чтобы не разрывать связь с разумом. И он надел амулет на шею женщины. Когда желто-зеленый камень, вспыхнув на мгновение яркими лучами, улегся в ложбинке между её грудей, по телу Молли прошла теплая волна, расходясь от того места, где амулет коснулся кожи.

Инициация была закончена.

Деметриус поздравил Молли и пожал ей руку, пожелав успехов в предстоящих великих делах.

Вместе с Молли обратно в родной мир возвращались ещё два десятка женщин из репродукционного лагеря в Шантильи, только в прежней жизни Молли никого из них не знала, потому что они были из других бараков. Все они прошли полный курс лечения и сияли молодостью и красотой, а ещё у всех на шее висели самые разные драгоценные камни. Провожали их всех в родной мир Лилия и доктор Максимова. На прощание обе они по очереди обняли Молли и других женщин и сказали им несколько добрых напутственных слов, от которых те прослезилась. Затем маленькая богиня открыла портал на площади — там, на той стороне, виднелись знакомые маточные бараки, дворики и клумбы, на которых возились беременные женщины в полосатых платьях. Окинув напоследок взглядом покидаемый мир — с его башнями, лесом, бездонным небом — будущая наставница бывших маток, все в том же бирюзовом платье и изящных золотистых сандалиях, с небольшим серым чемоданчиком на колесиках, первой шагнула в арку, а за ней двинулись и остальные. Отойдя на десяток шагов, Молли оглянулась и увидела, что портал исчез.

А вот и её родной дворик, в котором она провела почти тринадцать лет…

Сначала её заметила Нора, что, сидя на корточках, копошилась у клумбы, выдергивая сорняки. Обернулась, поморгала. Встала, протерла глаза… Да так и осталась стоять, не решаясь подойти.

Тут на крыльце появилась ещё одна из женщин — и застыла с открытым ртом, позабыв затворить за собой дверь. Вскоре из-за её плеча стали выглядывать те, кому стало любопытно, отчего их товарка вдруг замерла. Затем женщины начали медленно, с опаской, спускаться с крыльца, и в их лицах читалась настороженность.

Постепенно вокруг Молли стала собираться толпа, и вскоре весь барак был здесь. Где-то за спинами собравшихся маячила коренастая фигура Ронги. Женщины вполголоса переговаривались меж собой, и в гомоне этом слышалось изумление. Никто не узнавал бывшую товарку в таком образе. Никому даже в голову не приходило, что это она! Все они, как и сама Молли прежде, не запоминали черты друг друга. Да и действительно трудно, почти невозможно было узнать в этой блистательной даме пожилую мамашу Молли. Она не просто помолодела — она изменилась. Изменились её осанка, взгляд, поворот головы, выражение глаз…

Молли очень хорошо понимала их чувства. И не спешила что-то произносить. Она проникалась душевным состоянием этих женщин, пропуская через себя контраст этого места с теми краями, где она побывала. Все убожество, вся печально-неприглядная, пропитанная обреченностью действительность лагеря сразу бросились ей в глаза, больно кольнув сердце. Эти длинные беленые известью бараки, эти серые стены, эта голая утоптанная земля с редкими кустиками и чахлыми островками травы… Лишь клумбы — их старательно взлелеянные клумбы с цветами — яркими чужеродными пятнами разбавляли унылый пейзаж. И Молли вдруг замерла, потрясенная пришедшей в голову ассоциацией: вот так же, как эти клумбы среди серого, неприглядного, несущего в себе печать безнадежности пространства, живёт в душах её сестер любовь… Неосознаваемая, загнанная под серые заборы закоулков разума, она цветет там, не имея возможности разрастаться и давать новую поросль, разбрасывать семена. Но теперь все будет по-другому! Стоит дать свободу этой любви — и зацветет она повсюду! И изменится этот мир, и заиграет яркими красками, и придёт в него и счастье, и благополучие для всех в нём живущих! И этот океан силы, что бушует у неё, у Молли, внутри, оросит эту землю, пробудит её к жизни. Как же она любит своих сестер… Щемит у неё в груди от этой огромной, рвущейся наружу любви. И хочется ей обнять каждую, и каждой сказать о том, как она её любит…

Молли хотелось, чтоб хоть кто-то узнал её. Как она желала услышать: «О, это же наша мамаша Молли!». Но, увы, все смотрели на неё как на чужую.

Между тем женщины, привыкшие в любой непонятной ситуации обращаться к своей няньке, стали оборачиваться, выискивая взглядами Ронгу. И вот уже она своей тяжеловатой косолапой поступью идет сквозь расступающуюся толпу к ней, к Молли, и на лице её уже хорошо знакомая озадаченность.

— Здравствуй, Ронга, — произнесла Молли, когда та оказалась перед ней лицом к лицу. — Здравствуйте и вы, мои дорогие сестры!

Женщины вновь загомонили, удивленные столь необычным обращением от незнакомой дамы.

Ронга же явно робела. Она никогда не видела и даже не могла себе вообразить столь шикарной госпожи с такой гордой осанкой и уверенной улыбкой, явно очень могущественной и знатной. Это был нонсенс в их мире.

— Эээ… кхм… приветствую вас, госпожа… — произнесла она и на всякий случай поклонилась, как обычно делала это при разговоре с белыми мужчинами.

— Я для вас не госпожа! — громко произнесла Молли, обращаясь ко всем сразу. — Я —