Он разглядывал старого Бобровича, ища в нём черты того, кто в древности захотел единой власти, а почувствовав приход смерти, разрушил волшебство — Радомил буквально недавно рассказывал Ульяне об этом маге.

И вот древняя легенда в лице Бобровичей ожила. Потому что только тому проклятому магу были подвластны артефакты тьмы. Он сам создавал их для борьбы с другими магами. И только его потомки могли оживить их своей кровью.

Тут, как сказала бы Уля, в одном флаконе права и обязанности. Ничья другая кровь не заставит действовать тёмный артефакт, и никто другой не будет отвечать за невыполненные обязательства перед тёмными существами.

Можно только догадываться, как на протяжении тысячелетий сохранялся род великого разрушителя, но глядя на Бобровича ясно одно: память и жажда власти передавалась из поколения в поколения.

— Сколько жертв должен был собрать артефакт, раз ты боишься расправы над своими детьми? — обратился Радомил к женщине.

— Много… без счёта… они всегда голодные, так написано в манускрипте, — выдохнула она.

— Без счёта! — ахнула толпа, и княжьим воинам пришлось удерживать людей от немедленной расправы.

Князь потемнел лицом, да и Бобрович сгорбился.

— Ты понимаешь, — тихо начал князь, — что твои дети обрекли не только жителей города, но и всю вашу семью, да и тебя саму?

— Они надеялись на то, что мы закроемся в доме, — тихо пролепетала женщина, прижимая унизанные перстнями руки к груди.

— Твари рвались к вашему дому, — задумчиво произнёс князь.

— Они рвались к артефакту, — зло выплюнул Бобрович. — Таянка со Смелом залили его своей кровью и бежали.

— Им хотелось, чтобы нападение на город отвлекло тебя и его, — кивая в сторону свекра, влезла с пояснения женщина, — от погони за ними.

— Да кому они нужны? — зароптали воины.

Люди смотрели на старого Бобровича с разными эмоциями.

Они знали, что он сватал Таяну в княжескую семью, но никто не мог понять, почему из-за такой ерунды целый город подвергся нападению! Какая-то девчонка ради своей прихоти обрекла знакомых ей с детства горожан на смерть! Они же её знали вот такусенькую!

— Расходитесь, — громко велел князь. — Нам всем требуется отдых.

— А мои дети? Ты спасёшь их, князь? — закричала женщина.

— Они сами выбрали свою судьбу.

— Спаси их! Твари же ринулись искать их, чтобы сожрать! У тебя есть живой огонь, пошли воинов, защити их, умоляю!

Видя, что князь глух к её мольбам, она бросилась к Ульяне:

— Спаси моих детушек, век буду благодарить тебя!

Ульяна отпрыгнула и приготовилась защищаться, приговаривая:

— Не надо мне никаких благодарностей, и за стену я ни ногой! Тебе надо — бери огонь и иди сама!

Дальше к её облегчению женщину подхватили под руки и увели. Судя по прервавшемуся крику, заткнули рот. Бобрович же развернулся к окружающим его людям и, стянув с себя шапку, встал на колени, склонив голову.

Ульяна думала, что его сейчас забьют, но самых сердитых успокоили словами:

— Не трогай. Твари пятерых в его семье поглотили, а ещё трое лежат бесчувственными, считай тоже покойники.

Потрясённые всем случившимся люди начали расходиться.

Ульяне казалось, что на её плечах лежит неподъёмная плита. Она винила себя за дурную фантазию. Если бы она знала, что за сомнительный успех в отстранении Таяны заплатят жизнями другие, то искала бы другие способы. Если бы знала! Если бы она только знала!!!

Но где гарантия того, что не случилось бы другой беды, если бы вражда продолжилась?

И что же, теперь бояться перенимать инициативу, подозревая, что могут найтись скрытые обстоятельства вроде тех, что семья Бобровичей оказалась наследниками древнего мага завоевателя и разрушителя? И кто бы в здравом уме предположил, что побег скроют, используя такое страшный по своей сути древний артефакт? И ведь не князя Таяна боялась, а деда! О чем она вообще думала, обрекая целый город на корм тварям?

А о чём думал старый Бобрович, открывая внукам тайны о наследии и об имеющемся в семье артефакте?

Всё-таки не так уж неправ был князь, опасаясь говорить об артефакте «Вечное лето» Савру, когда тот был пацаном. Такие вещи словно бы тянут к себе внимание, искушают, провоцируют на действия, не желая находиться в статичном состоянии.

С такими размышлениями она вернулась в дом, желая побыть в тишине и покое. Вскоре заскочила Фроша.

— А я думаю — дай, зайду, — принялась оправдываться помощница. — Ночка выдалась тяжелёхонькой…

Ульяна вяло кивнула, подтверждая её слова.

— Княжий летописец опрос людей проводит…

— У князя есть летописец?

— А как же?! — всплеснула руками Фроша. — Все наши тяжкие годы описал. Я когда читала, то обрыдалась. Какие мы бедные и… героические!

Ульяна слабо улыбнулась, а помощница затараторила пуще прежнего:

— А теперь летописцу предстоит описать, как мы сражались и как божественный зверь, восхищённый нашей отвагой, пришёл нам на помощь!

Фроша ещё долго рассказывала, как народ видит случившееся ночное нападение, и не знала, что ответить, когда Ульяна спросила:

— А что говорят о любви повелителя Синих холмов к Таяне?

— Откуда любовь-то? — изумилась Фроша. — Дед раскрасавицы нашей сразу просёк, что выдумки это, а гордая Таянка решила, что одного слуха о ней достаточно, чтобы кто-то влюбился в неё.

— А брат? Он же поверил, что повелитель влюбился?

— Брат её славен красотой, а не умом, — фыркнула Фроша. — А вообще, люди думают, что это интрига старой княгини Белолики.

Помощница нахмурила брови и, вспоминая дело давно минувших дней, осуждающе покачав головой, подытожила своё мнение о сбежавшей княгине:

— Это ж надо: бросила мужа, сына, да и мать! А ещё говорят, княжескую казну ограбила.

Ульяна цинично подумала, что у Белолики не было шанса убежать с сыном, а мать оказалась не родной и, похоже, всячески давала это понять, пока девочка находилась в её власти. И что, как всегда, не бывает чисто чёрного или белого. Но сочувствия к сбежавшей княгине Ульяна не испытывала. Если бы дамочка не трогала артефакт «Вечного лета», то её можно было бы понять, но она устроила Армагеддон для огромного количества людей, и это уже ни в какие ворота не лезло.

Фроша ещё долго болтала о том, что думают люди, а Ульяна ждала Радомила. Ей было неспокойно из-за того, что её задумка обмануть Таяну обернулась бедой. Не в силах более оставаться дома, она