— Я попросила у вас прощения, — напомнила я. — Миссис Робертс сказала, что получила ваше письмо. И теперь…

— Послушайте, миссис… я хотел сказать, мисс Харингтон, пришлите мне свидетельство о смерти вашей матери, и тогда я, возможно, смогу забыть о конфиденциальности. Однако мне бы очень хотелось решить вопрос с оплатой. Полагаю, вам мои услуги больше не понадобятся?

— Но…

— Давайте вернемся к этому разговору после того, как у вас будет возможность переслать мне деньги. До свидания.

* * *

— Господи, — произнесла я, бросая телефон обратно в сумку. — Прости, Фиби. Если бы я не была такой бестолковой, мы бы уже знали всю историю.

— Ты не бестолковая! Ты говорила просто отлично; это Мерк уперся как осел. Судя по голосу, он настоящий зануда. Давай отправим ему свидетельство о смерти и официальное письмо. И заплатим. Это наверняка поможет нам его задобрить.

— Да. Хотя… подожди. — Я остановилась. — Насчет того, чтобы ему заплатить… Что он там сказал в самом начале? «Счет вашего отца». Я ведь не ошибаюсь? Но если Мерк полагал, что с ним говорит наша мать, то это означает, что…

— Да…

— Речь шла о счете ее отца.

Мы уставились друг на друга.

— Но ведь ты говорила, что он умер, — смущенно произнесла Фиби.

— И бабушка, и дедушка скончались, — сказала я.

— Но когда именно? — Фиби провела руками по волосам, и ее щеки от волнения залились румянцем.

Я принялась вспоминать те немногие случаи, когда мама рассказывала о своем детстве и юности. Фиби смотрела на меня с надеждой.

— Никто никогда не говорил о них, — начала я. — Мама лишь раз упомянула, как тяжело ей было после того, как умерли ее родители. Она трудилась на нескольких работах, постоянно мерзла. Ей приходилось греть воду, чтобы принять ванну, самостоятельно чинить туфли и все такое прочее. Они жили в Лимпсфилде, там она выросла. Венетии в школе однажды дали задание нарисовать фамильное древо, и я была потрясена, увидев, что сторона моего отца напоминает огромный куст из родственников, сколько-то-юродных братьев и сестер. Честное слово, ты бы не поверила своим глазам, если бы это увидела: все выходили замуж и женились, как ненормальные, рожали детей. А мамина сторона была почти голой, и на тот момент, как появились мы, все эти люди были уже мертвы, не считая нескольких очень дальних родственников, однако на следующий год скончались и они.

Фиби потянулась за ручкой.

— Ладно, а как их звали?

— Бабушку — Констанс Холлоуэй. — Я кивнула подбородком в сторону фотографии, теперь лежавшей в сумке у Фиби. — И…

Я попыталась вспомнить ветвистое фамильное древо, нарисованное Венетией. Она скрупулезно раскрашивала веточки в разные цвета, пользуясь новым набором ароматизированных ручек, который ей подарили на день рождения, и в глубине души я ей ужасно завидовала.

Сидевшая напротив меня Фиби недоверчиво хмыкнула.

— Я могла бы назвать тебе имена абсолютно всех своих родственников, живущих в окрестностях Бримли, — заявила она. — Вплоть до моего кузена Честера, который, — и я не шучу, — самый занудный из живущих на свете мужчин. Мне не верится, что ты не можешь вспомнить имя своего дедушки.

— Джордж, — быстро произнесла я.

— И ты уверена, что он умер до нашего рождения?

— Да, когда мама была очень…

— Господи, Эдди, если ты еще раз произнесешь слово «юной», я подожгу твою драгоценную сумочку «Hermès», уйду домой и никогда не вернусь. Девятнадцать лет — это юность. Даже двадцать — чертовски мало для человека, пережившего смерть матери. Я спросила тебя, уверена ли ты в том, что твоих бабушки и дедушки уже не было в живых четырнадцатого февраля 1960 года, потому что если бы они были живы, это многое объяснило бы.

— Если ты ставишь вопрос именно так, я, конечно же, не уверена на сто процентов, — защищаясь, ответила я, — но если мамин отец был все это время жив, он бы хоть как-то участвовал в жизни моих родителей после того, как они поженились. Маме вряд ли удалось бы сохранить в тайне факт его существования.

— Учитывая то, как твоя семья относится к фамильным связям, я в этом не уверена, — сухо заметила Фиби. — Я сверю даты их смерти.

Она вынула из сумки ноутбук, что-то ввела в строку поиска, а затем принялась жевать кончик ручки и размышлять.

— Разве банковский счет может быть открыт после того, как человек умер? — удивилась я. — Может быть, у мамы была доверенность на его использование или что-то в этом роде? Было бы логичнее, если бы предыдущий гонорар Мерка был оплачен с того счета, а не со счета моих родителей, ведь мама хотела скрыть свое расследование от мужа. Ладно, это просто размышления. — Я сложила ладони вместе. — Может быть, Мерка нанял он, Джордж Холлоуэй?

— Тогда он должен быть жив.

Фиби принесла папку Мерка и желтый блокнот и принялась их листать.

В блокноте была странная смесь четко структурированного текста и неразборчивых каракулей, нарисованных подсолнухов и чисел, которые мама, по всей видимости, записывала, разговаривая по телефону, поскольку имена из писем плясали по страницам среди заметок, которые она сама прочитала бы с трудом. Перезвонить в пон. Не та Эмили! Внештатная медсестра. Новый адрес Дж. Смит — Лав-лейн, 4. Петерсфилд. ГЕМПШИР.

— Ее главной целью был доктор Миллер, — произнесла я. — Он единственный, кому посвящено столько же замечаний, сколько и Саре Мейсон.

— Что ж, если она — та самая молодая медсестра из Вест-Индии, значит, это она передавала узелок с вещами, следовательно, была неким связующим звеном. А доктор Миллер был административным центром. — Фиби провела пальцем по страницам. — Он оформил усыновление; он был единственным, кто знал, куда я делась. На месте нашей матери именно с этих двоих я и начала бы. — Она вдруг хихикнула, и я тоже невольно рассмеялась.

— Все это слишком запутанно, и я совершенно не представляю себе, что могут означать эти цифры.

Мы смотрели на числа под записями о докторе Миллере.

— Вот это, должно быть, телефонный номер, который начинается с 01883. А рядом она написала «Грог». Или это «Трог»? Что, ради всего святого, может означать слово «Трог»?

— Не что, а кого, — задумчиво произнесла Фиби, не сводя глаз с цифр.

— Надеюсь, что ты ошибаешься. Мне было бы искренне жаль человека с такой фамилией. — Я потянулась за телефоном. — Теперь, когда ситуация с Мерком прояснилась, стоит ли мне продолжать пользоваться новообретенной смекалкой? — Я взмахнула «Nokia».

— В половине десятого вечера? — спросила Фиби. — Нельзя звонить по телефону в половине десятого. В это время в Бримли опускают светомаскировочные шторы и готовятся к налету «мессершмиттов».

— Половина десятого — вполне пристойное время. — Я уже набирала номер. В трубке раздались гудки. — Наверное, Трог занят, — прошептала я Фиби. — Никто не берет трубку.