Но она все же взяла с его письменного стола чистый листок и крупными буквами написала:

«Я вернулась к нему. Прости. Прощай».

А перед уходом она выдвинула ящик письменного стола, в котором Федор оставлял деньги, и, не глядя, взяла несколько бумажек.

На обратном пути Катя поняла, что не помнит, на какой остановке ей выходить.

Она всматривалась в окно, стараясь узнать нужную улицу. Но все улицы в этом районе были похожи друг на друга.

Автобус петлял между одинаковых старых кирпичных домов, окруженных одинаковыми ветвистыми тополями.

Вот, кажется, та самая палатка, в которой Катя покупала пиво… Или не она?

На всякий случай Катя подхватила чемодан и выскочила из автобуса на ближайшей остановке.

Она пошла было назад, к той палатке, но тут впереди увидела точно такую же.

— Простите, я у вас покупала утром пиво? — спросила она, нагнувшись к окошку.

Толстая красномордая тетка тут же вызверилась:

— А я что, всех упомнить должна? Ничего не знаю! Сразу надо деньги считать!

— Нет… — пробормотала Катя. — Я ошиблась. Утром был мужчина.

Она повернулась и побрела обратно.

В следующей палатке торговала приветливая девушка. Она сообщила Кате, что сидит с семи утра, когда сменила на посту мужа. А еще такой же ларек есть чуть дальше, на параллельной улице, вот так, через двор, ближе…

Катя прошла через двор и оказалась в совершенно незнакомом месте. Здесь кирпичные дома кончались, и тянулись ровные рядки пятиэтажек…

Она поставила чемодан на тротуар, села на него и заплакала.

Как глупо! Такое могло случиться только с ней!

Только нашла Димку и сразу же потеряла…

Вернее, сама потерялась, как дите малое… В трех соснах заблукала…

А ведь он совсем рядом… И он ждет ее…

А она не может найти этот дом.

— Прощай, Димочка… — обреченно прошептала она сквозь слезы. — Я такая Тюха несклепистая… Прости…

Она вошла в эту коммуну, точно в родной дом. После целого дня блуждания по одинаковым дворам, после отчаяния и потери надежды то, что она все же нашла Димку, казалось чудом.

А помогли ей, как ни странно, «коммунары». Тощий Владик окликнул Катю, когда она брела через очередной двор:

— Эй, герла! Ты что, сваливаешь от нас?

Катя оглянулась. Владик и еще один юноша несли в сетках пустые бутылки. Они очень удивились, когда Катя с плачем бросилась к ним и повисла на шее.

— Куда мне идти? Куда?

— Да куда хочешь, — пожал плечами Владик.

— Тогда я с вами…

— Ну валяй. А деньги есть?

Катя кивнула.

Они вместе сходили в магазин, сдали бутылки, взяли вина и хлеба с колбасой. Катя боялась отстать от них хоть на шаг. Так и таскалась с тяжелым чемоданом.

На радостях она потратила все, что взяла у Федора, приобретая все, на что указывали почуявшие «халяву» «коммунары».

Для Димки она купила его любимый «Холстен» и чипсы. Он ведь, бедненький, с утра пива ждет…

«…Меня потеряли. Словно вещь. Но я опять нашлась.

Как все радуются моему появлению! Кричат, что я клевая чувиха, обнимают, наливают водку… Для меня нашли стакан и даже помыли его…

А я вижу, как счастлив Дима… Он думал, что я уже не вернусь… Он признался, что считал мое появление сном… Дивным сном…

Он так и сказал: дивным…

И водка совсем не горькая. Надо только проглотить залпом и сразу понюхать краюшку хлеба.

Здесь все так делают, и это весело.

Надо жить проще. Мы сами создаем себе кучу условностей. Почему-то непременно нужна постель, и посуда, и много одежды… А зачем?

Спать можно и на земле, укрываясь небом. Есть можно руками, прямо из котелка, а больше одной тряпки не наденешь.

И одежда нужна совсем не для того, чтоб прикрыть наготу. Кого стыдиться, если все вокруг свои? Одежда просто защищает от холода.

А если за окном лето? Если мне жарко?

Долой условности!

Я срываю с себя эти вериги! Я рву в лохмотья ветхую одежонку!

Мне надоело черное! Долой траур!!!

А все смеются и пытаются последовать моему примеру. Владик скинул майку и выползает из брюк. Он упал, бедненький, запутался в полуспущенных штанинах.

Я хочу ему помочь, но меня не пускает Дима. Он пытается поднять с пола и снова напялить на меня порванную кофту.

Глупый! Зачем? Лучше снимай с себя все! Будем голы, как соколы, и чисты, как голуби!

Я вырываюсь из Диминых рук и пускаюсь в пляс. Стены тесной кухни словно раздвинулись, стало удивительно много места… И я кружусь, подчиняясь какой-то незнакомой мелодии, которая звучит внутри меня…

Жаль, что ее никто не слышит. Я напеваю ее вслух…

И вдруг — озарение!

Мой танец — это шаманский ритуал, такой же древний, как сама природа. А я покорительница стихий.

Дух огня, выйди к нам!

Дух воды, выйди к нам!

Дух любви, выйди к нам!

Все, что нам нужно, — это только любовь!!!»

— Хватит ей подливать, — сказал Дима, останавливая руку Чики.

— Но ей же хочется, — усмехнулся тот.

— Да, Димка! Мне хорошо! Я хочу! — крикнула Катя.

— Кого ты хочешь? — нагнулся к ней Чика.

— Всех!

— О! — воскликнул он. — Лично я не откажусь.

Маруха резко развернула его к себе и прошипела:

— А я? Я тоже могу раздеться! — и принялась срывать с себя одежду. — Смотри! У меня жопа круглая, а у нее одни кости!

— У меня кости, — кивнула Катя и потянулась губами к Димкиному уху. — Дим, пойдем спать… — громким шепотом протянула она и забавно подмигнула ему с намеком.

Она думала, что никто, кроме Димки, этого не заметит.

— Пойди! — захохотал Слава. — Или я пойду, если ты не хочешь. Если женщина просит… надо…

Дима покрылся пунцовыми пятнами и рывком поднял Катю с пола.

— Мы идем? — прильнула к нему она.

— Идем.

— Как я тебя люблю!!!

— Сейчас покажешь! — заржала им вслед коммуна.

* * *

«Димка… Димочка… Димон… Демон…

У него и взгляд, как у Демона, и смех…

Хохочут стены, хохочут окна, полы под ногами — и те хохочут.