Ах, дайте мне револьвер!

Я немедля застрелюсь!

Вечером в их комнату деликатно постучали.

— Дим, присоединишься? — спросил Слава.

— Естественно!

— Может, лучше побудем вдвоем? — робко спросила Катя.

Они так и не поцеловались, не помиловались… Димка играл и пел, словно выступал на сцене, а Катя была не возлюбленной, а просто зрительницей.

— С какой стати? Еще набудемся! — хмыкнул он. — Надо же познакомиться с компашкой! А тебя я наизусть знаю.

…Сколько жильцов было в этой квартире и все ли собрались на кухне, не знали даже сами жильцы.

За неимением мебели все расселись прямо вдоль стен, на полу.

Стаканы тоже отсутствовали, поэтому бутылки передавали по кругу, отхлебывали прямо из горлышка.

Посреди кухни на газете лежала разломленная буханка черного хлеба. Это была единственная закуска.

Катя опустилась на корточки рядом с Димой. А он уселся по-хозяйски, вытянув длинные ноги, и тут же отобрал у соседа бутылку:

— Хватит, присосался. Передай другому.

Он смачно отпил изрядную порцию и сунул бутылку Кате.

Она не хотела выделяться и отказываться — ей нужно было стать здесь своей, поскольку здесь она собиралась жить с Димой… И она тоже сделала большой глоток.

Вино оказалось дешевой крепленой бормотухой. Однако в нем было много сахара, и оно отчетливо отдавало привкусом неспелых яблок и сухофруктов.

«Ничего страшного… — подумала Катя и сделала еще один глоток. — Все ведь пьют, и ничего… В конце концов, можно представить, что это просто компот…»

От «компота» в голове закружилось, стало отчего-то очень весело, и Катя принялась хихикать, слушая бессмысленные разговоры вокруг.

Как смешно они все говорят! Переиначивают английский на русский лад: дринькнем, герла, френды…

А Димочка пользуется успехом — ведь у него гитара…

Конечно, он в каждой незнакомой большой компании может привлечь к себе внимание. Такого парня трудно не заметить. А уж как запоет — так все девочки его.

Но здесь, к Катиному счастью, девушек не было. Не считая ту, что спала голой на матрасе, еще двое. Но все они демонстрировали миру такие помятые, опухшие физиономии, что их нельзя было всерьез считать соперницами.

Голая успела одеться. Юбка наизнанку и кофтенка еще похлеще Катиной. А две другие следовали одним лишь им понятной моде — грубые армейские ботинки на высокой шнуровке и коротенькие крепдешиновые сарафанчики.

Постепенно из общих бессвязных разговоров Катя поняла, что голую зовут Маруха, а двух других Юлька и Ирка. Болезненно худой парнишка оказался Владиком, а заправлял всем чернявый парень с огромными, обведенными кругами глазами — Чика.

Остальные были безликой массой. К ним никто не обращался по именам, они не лезли в разговор — просто сидели и пили или курили странные самодельные папироски.

Они сначала вытряхивали из нормальных папирос весь табак, потом сдвигали прозрачную бумагу, образовывая длинную трубочку, а затем набивали ее смесью табака с какой-то травкой, от которой по кухне расходился сладкий густой запах.

Курили эти самоделки своеобразно — соединяли ладони домиком и втягивали дым через них, с усилием.

Это называлось пустить «козла».

Сидевший рядом с Катей Владик затянулся и передал папироску ей.

Катя посмотрела на Диму. Он всегда говорил, что ему не нравится, когда девушки курят…

Но, похоже, он считал, что ничего страшного не происходит, что так и надо, и Катя сложила ладошки домиком и тоже вдохнула сладковатый дым.

«Какие все хорошие… Как здорово сидеть вот так…

Тело легкое, словно невесомое… Вокруг клубы желтоватого дыма, и я парю в них…

Нет… воспаряю… в испарениях…

Мне так весело, так легко… Хочется смеяться. Непонятная радость распирает грудь и рвется наружу.

Мир такой чудесный!

И все люди — братья!

Ха-ха! Братья и сестры…

Но совсем не так, как это подразумевает брат Кирилл, а по-настоящему. Не пошло, а в высоком смысле… Духовное братство…

На лицах моих новых друзей улыбки. Как они красивы! Как одухотворены!

И нам так хорошо вместе!

Какое счастье, что мы с Димочкой будем жить рядом с такими замечательными людьми!

Люди!!! Я люблю вас всех!!!

Я обожаю этот мир!!!»

Дима подхватил Катю на руки и, пошатываясь, побрел в комнату.

За ним увязалась было совершенно пьяная Маруха, но Дима брезгливо прищурился и бросил через плечо:

— Брысь!

Тогда она принялась хохотать и указывать на него пальцем.

И Катя тоже смеялась тоненько, со всхлипами, цеплялась руками за Димину шею и лепетала нечленораздельно:

— Люблю… люблю…

Катя открыла глаза и не сразу поняла, где она.

Прямо перед ней по стене полз клоп. Омерзительное, раздувшееся существо перебирало тонкими лапками-ниточками…

Катя могла почему-то разглядеть его в подробностях, точно под микроскопом.

А на груди, на месте укуса, набухало красное пятно. Оно невыносимо зудело, и Катя принялась ожесточенно чесать его, раздирая ногтями кожу.

В голове был туман, а тело точно свинцом налилось. Так плохо Катя себя никогда не чувствовала. Болел каждый сустав, каждый мускул… Любое движение причиняло боль. Даже почесывание отдавалось обжигающей болью… Словно кости ее попали в гигантскую мясорубку, и там их перемалывают в костную муку.

Она со стоном протянула руку и хотела раздавить клопа, но расстояние до него оказалось неожиданно большим, клоп был гораздо дальше, чем ей показалось, и рука повисла в воздухе, не коснувшись стены.

Катя безвольно уронила ее на что-то мягкое и теплое.

Надо посмотреть, что это? Но каждое движение дается с трудом. Больно даже глаза повернуть, не то что голову…

Она осторожно покосилась на то, что лежало с ней рядом, и в сознании медленно, словно проявляясь из тумана, возникла мысль: «Это Дима…»

Чистая крахмальная простыня под ними сбилась в комок, и Катя с брезгливостью обнаружила, что лежит прямо на грязном матрасе…

На таком же, как когда-то на Димкином балконе в их вечный вечер…

А может, этот вечер еще длится? И ей все еще пятнадцать? И они никуда не уезжали, и Димка не уходил в армию? Ничего еще не было… Все впереди…

Она с облегчением улыбнулась и вновь закрыла глаза.