– Ну и на фига оно нам, сержант? – спросил Никитин. – К чему это ты клонишь?

– Может, все-таки попробуем, товарищ капитан? – предложил я.

– Что именно попробуем? – не понял он.

– Танки на них перевозить, естественно. Каждый «Зибель» однозначно вмещает один «КВ» или пару-тройку танков поменьше. А значит, в несколько приемов можно перевезти через Керченский пролив целую танковую бригаду. Благо от Новороссийска до крымского берега всего километров сто, а если тащить танки прямо через пролив откуда-нибудь с Тамани, так и вообще рядом. Ну а поскольку «Зибелей» у нас всего два, это будет именно «пробный шар». Проверим саму такую возможность. И если все получится – может, попробовать и нам строить такие же паромы?

Никитин на какое-то время задумался, а потом собрал фотоснимки и потопал докладывать. Я так понял, «на ковер» к Заманухину, а то и куда повыше. Разумеется, изящно выдав мою идею за свою.

Вернулся он в приподнятом настроении. Начальство думало пару дней, но затем, как я понял, предложение таки заинтересовало кого-то наверху.

Это вытекало из того, что Никитину выдали бумаги с соответствующими безграничными полномочиями (за подписью чуть ли не начальника Генштаба) и приказали срочно вылетать с группой в Ростов. При этом группы как таковой у Никитина не было, поэтому с ним полетели воентехник Шевкопляс, шофер (и по совместительству механик) Рупсюс, он же Сигизмундыч, ну и я, грешный, четвертым.

Из-за плохой погоды на маршруте везший нас «Ли-2» сел не в Ростове, а в Тихорецке. Там капитан Никитин помахал перед кем надо своими бумагами, выбил для собственных нужд машину (на сей раз нам дали с возвратом трехосный «ГАЗ-ААА» довоенного выпуска), и мы поехали по раскисшим дорогам в этот самый Азов.

Прибыли мы туда 16 декабря, когда до десанта в Крым оставалось всего десять дней.

А дальше, предсказуемо, началась волокита и ругачка.

Хотя было довольно холодно, но все-таки это юг, здесь морозы под минус двадцать нечасты, и устье Дона с Таганрогским заливом полностью замерзают крайне редко. Насколько я помнил, Керченский пролив прилично подмерз в январе – феврале 1942-го, когда пехотные резервы для Крымского фронта какое-то время топали ночами по льдинам, преодолевая разводья с помощью плотов, досок, заборов и плетней, подобно драпанувшему когда-то через заледенелый Финский залив в Финляндию Владимиру Ильичу Ленину.

Но это будет позже, а пока что два «Зибеля», которые немцы успели не только собрать, но и спустить на воду, так и не заинтересовали никого из наших командиров. То есть командование то ли ЧФ, то ли Азовской флотилии, конечно, выставило возле паромов караул, чем, собственно, все и ограничилось.

Два других недостроенных «Зибеля» были, мягко говоря, не в комплекте (часть деталей для них просто не успели доставить из фатерлянда), да и даже если бы все комплектующие были в наличии, собирать их без привычки, опыта и какой-либо документации возможным все равно не представлялось.

При этом даже двумя спущенными на воду германскими катамаранами заниматься никто категорически не хотел. Капитан Никитин потратил три дня на путешествия по флотским инстанциям и телефонные звонки и охрип, доказывая местному морскому командованию, что нам от них вообще было надо. Я так понял, что пронял черноморских адмиралов только некий телефонный звонок из Москвы.

После этого из Новороссийска прилетел самолетом некий капитан третьего ранга Митичкин – коренастый дяденька с красным (какое бывает или у гипертоников, или у людей безнадежно пьющих, в наше время попадались индивиды, которые с успехом совмещали и то и другое) лицом, одетый явно не по погоде в пижонский кожаный реглан с нашивками на рукавах, развесистые клеша и фуражку с «крабом». Этот Митичкин из ОВР (то есть сил Охраны водного района) Новороссийской военно-морской базы, которого командование ЧФ сделало ответственным за нашу предстоящую акцию, был страшно недоволен тем, что его заставляют заниматься всякой фигней. Тем более что в Новороссийске все бегали как наскипидаренные, готовясь к десанту на Керчь и Феодосию и уже мысленно вертели в кителях дырки для будущих орденов за освобождение Крыма. Поэтому все переговоры между ним и Никитиным обычно выливались в пререкания на грани крика.

Наши предложения об использовании «Зибелей» где-нибудь в самом узком месте Керченского пролива командование ЧФ в лице кап-три Митичкина категорически отвергло. Потому что на Тамани не оказалось никаких пригодных для нашей задачи танковых частей, а если бы и были – там отсутствовали крупные порты, где можно было бы эти самые танки грузить. Оно и понятно, если вспомнить, что в тот же Севастополь все предметы снабжения шли из Новорссийска и в меньшей степени из Поти и Батуми.

Более того, у ЧФ, видите ли, «не было лишних людей» (опять-таки в связи с предстоящим десантом), которых можно было бы назначить в команду «Зибелей». К тому же на немецких лоханках стояли какие-то чешские авиационные двигатели из числа немецких трофеев. Никакой документации на эти силовые установки, разумеется, не было, а специалистов по таким моторам на флоте тоже не имелось. То есть теоретически подобные «грамотеи» были в дивизионах торпедных катеров, но кто бы оттуда в такое время отпустил квалифицированных мотористов, – они же те, кого у нас тогда в соответствии с известной формулой товарища Сталина быть не должно, то есть «незаменимые».

Конечно, можно было двигатели разобрать по винтику, понять, где что, а потом собрать, но на это требовалось время, которого, увы, не было. Да и выбить авиационный бензин для «Зибелей» тоже представлялось непростой задачей. Впрочем, бензин Никитин сумел добыть, и движки мы завели-таки, доказав Митичкину, что они вполне рабочие. Однако при этом моряки все равно не очень-то верили, что в море двигатели будут работать сколько-нибудь надежно и «Зибеля» смогут длительное время идти своим ходом.

Поэтому после длительных переговоров с кем-то из командования ЧФ Митичкин сделал не как лучше, а как всегда. На месте нашли два небольших буксира, «Маркин» и «Мариуполец-9», которые немцы не успели ни уничтожить, ни увести с собой, и решили с их помощью тащить оба трофейных парома морским путем в Новороссийск, а уж там грузить на них танки и заниматься прочими экспериментами. Надо сказать, что с этой задачей команды буксиров справились, хотя несколько раз и попали под бомбежку. К счастью, без особых последствий.

В общем, в Новороссийск мы прибыли по сухопутью много раньше паромов, которые доползли туда только 26 декабря, как раз в тот день, когда 44-я и 51-я армии уже высадились в Крыму, в районе Керчи.

Ожидая их прибытия, среди грузившихся на эсминцы и транспорты в Новороссийском порту черных бушлатов я неожиданно наткнулся на лейтенанта Драча, китель которого украшала новенькая медаль «За боевые заслуги». Как выяснилось, вполне успешно повоевав под Москвой, он опять попал на родной ЧФ и как раз отплывал, но не в Керчь, а в Севастополь с очередным пополнением 79-й бригады морской пехоты. При этом подаренная мной винтовка «СВТ» с оптикой все еще была при нем.

Нам удалось немного поговорить и даже наскоро распить пол-литра под скудную закуску. Я пожелал ему удачи, хотя понимал, что ему она вряд ли поможет. Тут впору было пожелать ему в ближайшие четыре месяца (то есть в период, пока корабли еще прорывались в Севастополь) ранения, достаточного для эвакуации на Большую землю. Потому что остальные защитники главной базы ЧФ, из числа тех, кого Манштейн потом прижал к воде у Херсонеса, либо погибли, либо попали в плен. Выбраться из превратившегося в мышеловку Севастополя тогда повезло ну очень немногим. Увы, но рассказывать Драчу о том, что Крымский фронт меньше чем через полгода будет уничтожен, что даже боевые корабли не смогут прорываться в Севастополь, а тем немногим, что прорвутся под немецкими бомбами, будет толком негде швартоваться, (потому что немцы будут контролировать и Северную и Южную бухты), а тем более про то, что под конец обороны командование пошло драпанет, бросив истекающий кровью гарнизон, я не мог – он бы точно меня неправильно понял. Хотя я все же абстрактно посоветовал ему особо не геройствовать, поскольку немец еще очень силен, и ситуация на фронте очень скоро может измениться на прямо противоположную. Не знаю, услышал ли он меня тогда. Осталось только проводить его с поганым чувством, какое бывает в моменты, когда знаешь, что этого человека ты почти наверняка больше не увидишь…