Пакет несли по очереди. Брели по грунтовой дороге, пролегавшей через садоводческое товарищество. От дороги, как лапки многоножки, разбегались вправо и влево проезды. Подружки шли, огрызаясь на любопытных дачников, попадавшихся по дороге. Те провожали их хмурыми взглядами и «плохими девочками».

Девчонки свернули с дороги в проезд.

Пепелище, как всегда, обходили по широкой дуге, почти вжавшись в сетку-рабицу, огораживавшую участок, располагавшийся напротив.

От дачи, сгоревшей лет пять назад, остались почерневшие бревна, лежавшие на обугленном фундаменте. Заросший участок все еще охранял забор из ржавого ажурного железа, напоминавший могильную оградку.

Все дети в товариществе знали: там живет Баба-яга.

Подружки почти миновали пепелище, когда Лика взвизгнула и подбросила высоко в воздух пакет, который в тот момент оказался у нее. Пакет перелетел через забор и упал куда-то в заросли чистотела рядом с пепелищем. Девочка согнулась пополам, и ее громко вырвало. Стоило спазмам утихнуть, как она затрясла рукой, стараясь стряхнуть ползавшую по ладони личинку. Оксана перехватила ее руку и сняла червяка, зажав между указательным и большим пальцами. На миг Надя подумала, что Оксана его съест, как иногда, когда думала, что никто не видит, ела гусениц. Но девочка аккуратно посадила личинку на ветку малины, проросшую через сетку.

– Дура, – бросила Надя Лике.

Вдалеке радио «Маяк» пообещало ясную погоду на ближайшую неделю.

Надя прихлопнула комара, впившегося в икру, задумчиво посмотрела на сгоревшую дачу. Не имело значения, что сейчас день, а через два участка баба Ира поет «Пропадаю я». К пепелищу идти опасно. Опасно, но надо.

Надя подошла к забору. Стоило откинуть крючок и попытаться открыть калитку, как взвыли проржавевшие петли. Калитка застряла в зарослях ежевики и чистотела, поддалась с трудом.

Подруги смотрели на нее округлившимися глазами, напоминая героинь «Сейлор Мун» – того и гляди протянут: «Уса-а-а-ко-о-о».

– Там же… – начала и не закончила Лика. Родинка на ее бледном лице, покрытом бисеринками пота, казалась черной.

Надя и сама знала, что там, лучше них знала, но надо было вернуть пакет, иначе все напрасно.

Тропинка, когда-то выложенная рыжим кирпичом от калитки к дому, теперь заросла. Надя споткнулась об один из кирпичей, больно ударившись правой ногой. Сиреневый сланец соскользнул со стопы. Чертыхаясь и обливаясь потом, она надела его обратно.

Нестерпимо воняло падалью. На дороге между дачами запах не ощущался. Его будто отгораживала стеклянная стена, не давая прохожим повода для беспокойства. Но на участке смрад обнимал, как мачеха падчерицу. И это был запах не из пакета. Воняло от пепелища.

Звуки снаружи стихли, над участком стоял низкий гул. Солнечный свет посерел, как от набежавшего вдруг облака. Одичавшие яблони и вишни обступили со всех сторон, беспокойно зашелестели ветвями.

Трава скрывала пакет. Надя шмыгнула носом, стерла предплечьем пот со лба. Ноги путались в чистотеле, достававшем ей до плеча. Стебли норовили стянуть расшлепанные сланцы, в юбку вцепились репьи. Чем ближе она подходила к развалинам, тем гуще становился смрад.

В траве мелькнул яркий клочок. Пакет лежал у самого фундамента. Полуразложившийся щенок вывалился наружу, в раскрытую пасть уткнулся цветок ромашки, на белых лепестках серели капельки гноя.

Трогать мертвечину голыми руками не хотелось. Надя огляделась. Чуть поодаль из покрытых копотью кирпичей рос огромный лопух. Слишком близко к смраду и гулу.

Надя быстро подошла к лопуху, сорвала два мясистых листа и хотела было бежать к пакету, но любопытство пересилило. Никто еще не подходил так близко к жилищу Бабы-яги. Вдруг получится ее увидеть? Хоть одним глазком.

Надя забралась на фундамент. На дорожке испуганно охнули.

Деревянный пол провалился, обугленные доски ощерились вокруг погреба глубиной около двух метров. Дневной свет едва разгонял тьму, разлившуюся внутри. В яме среди обломков черепицы и покореженной мебели гнили десятки мертвых ворон, зайцев, ежей, змей, собак и кошек. Мухи тучей висели над падалью. Что-то жило среди мертвых зверьков, питаясь распадом, пожирая саму смерть. Надя поежилась, кожа покрылась пупырышками под пристальным взглядом невидимого существа.

Не поворачиваясь к погребу спиной, она пятясь вернулась к пакету. Быстро засунула мертвого щенка с помощью лопуха обратно. И побежала к калитке.

Родители свято верили, что девчонки играют где-то поблизости. Стоит выйти на крыльцо, громко крикнуть, и они прибегут. Иногда так и бывало. Девчонки строили замки из песка, сваленного на участке Лики. Играли в принцесс у Оксаны: в ее доме было полно скрипучих шкафов с ящиками, забитыми старомодной одеждой и туфлями. Гуляли по проездам, объедая все, что высунулось за заборы. Учитывая, что заборы в товариществе в основном делали из редкого штакетника и сетки, то высовывалось за них много чего. Крупные темно-фиолетовые ягоды ирги с бело-розовой мякотью. Малина, крыжовник, вишня (самая вкусная – сакура – росла на участке с «мельницами», вырезанными из пластиковых бутылок), слива, черемуха… Такие походы были одним из их любимых времяпрепровождений. Со временем появилось и название – саранчовки.

Все дачи располагались рядом, в конце проезда, гранича друг с другом.

Наверняка в членских книжках значилось какое-то название товарищества, но в народе за дачами закрепилось прозвище Барковка. Барковкой Надина прабабушка называла щелбан. Барковкой называлась деревня за лесом. Для Нади Барковкой было лето. Слюдяная роса на лилиях. Перец и томаты, спрятанные под «колпаками» из старых журналов, когда в ночь обещали заморозки. Протяжные гудки пароходов, долетавшие с реки. Запах «Дэты», впитавшийся в выцветшие майки и платья. На даче ждали девчонки, с которыми она не виделась длинные холодные месяцы.

Барковка была детством, которое в сумрачном и унылом городе как бы не считалось.

Надя не понимала сверстников, мечтавших быстрее вырасти. Ей нравилось быть ребенком. Разве взрослые шьют куклам платья из капроновых чулок? Или прыгают в классики? Играют в бадминтон до заката, когда воланы уже и не видно вовсе, но количество непрерывных ударов достигло ста, еще немного – и будет побит рекорд?

Детство, лето и барковские дачи сливались в одно слово – счастье.

Так было, пока Степановы не продали участок. Так было, пока на барковских дачах не поселилась ведьма.

Рыжая такса развалилась на тропинке между грядок. С одной стороны зеленели кустики помидоров, с другой – землю покрывал ковер клубники. Надя поглядывала на спелую ягоду, но есть испачканными в земле руками – нарываться на посиделки в деревянном домике вместо игр с девчонками. Нужно потерпеть. А сейчас поработать. Проще простого, плюнуть и растереть. Всего-то – надергать редиски. Вот только редиска не дергалась.

Надя потянула за ботву. Тщетно. Редиска не хотела вылезать из земли. Надя попробовала вырвать соседку упрямого корнеплода. Бесполезно. Надо взять совок и подкопать мелких засранок. Она потянула сильнее, ботва оторвалась. Не удержав равновесия, девочка шлепнулась на попку.