Она всхлипнула. Лика и Надя присели рядом, обняли подругу.

– Это все она, она маму прокляла. Вон и бутылку разбила, чтобы нас поранить.

Всхлипы сменились рыданиями.

Надя вышла в мастерскую, нашла среди инструментов тяжелые клещи и вернулась в спальню.

– Держите ее.

Девчонки смотрели на нее со страхом, никому не хотелось трогать ведьму.

– Она веревки пыталась перегрызть. Перегрызет, а потом за нами придет. Я ей зубы вырву, и она не сможет.

– Так нельзя, – неуверенно прошептала Лика.

– Ты видела, что она с бутылкой сделала? Она Азу убила и наших родителей прокляла.

Лика посмотрела на подруг. Ее подбородок дрожал, в глазах заблестели слезы.

– Ее же бабушка искать будет, нас накажут.

Больше всего Надя хотела дать ей затрещину, но, взяв себя в руки, спокойно, как взрослая, сказала:

– Она свою бабушку убила, я видела. Не хотела вам говорить, чтобы не пугать.

– Врешь! Ты все врешь! – крикнула Света.

Надя, не обращая на нее внимания, продолжала:

– У нас выбора нет, мы заставим ее Оксанину маму вылечить.

– И бабушку, бабушку тоже, – заикаясь сказала Лика.

Света замотала головой, попыталась что-то сказать, но Оксана вскочила с пола, подбежала к ней, ударила по лицу, вцепилась в волосы, откинув голову. Остальные будто ждали сигнала, когда кто-то сделает первый шаг. Лика схватила девочку за ноги. Света вырывалась, захлебывалась слезами. Надя ухватила клещами верхний резец.

– Не молочные – не отрастут, – сказала она и начала выламывать зуб из десны.

Оксана мыла руки тщательно, намылила один раз, смыла пену, пахнущую земляникой. Долила в рукомойник воды из ведра. Несколько струек пролились мимо, гулко ударились о дно жестяной раковины, прибитой к стволу дуба.

Дерево росло рядом с приземистым домиком, накрывая его широкими ветвями, как в старой страшной сказке. Когда дул ветер, ветви скребли по крыше, покрытой рубероидом. Иногда, когда долго не могла уснуть, Оксана лежала и слушала, как на крышу падают желуди. Звук успокаивал. В этом году все было по-другому. В этом году в стуке упавших желудей Оксане слышался стук мелких костей о растрескавшуюся крышку гроба. Шорох ветвей не успокаивал. Теперь бессонными ночами девочке мерещилось, что ветви сплетаются вокруг дома. Сжимаются, ломая ветхие доски. Смыкаются вокруг ее скрипучей кровати. Она сворачивалась под одеялом, накрываясь им с головой, и ждала рассвета. Но лучше не становилось, днем нужно было возвращаться к ведьме.

Вот и сегодня утро началось с осквернения могилы и задержки у пепелища. Когда Надя залезла на фундамент, на миг Оксана захотела, чтобы из обугленных бревен и впрямь появилась Баба-яга и утащила подругу.

Причиняя боль ведьме, Оксана каждый раз будто отрывала от себя кусок мяса. Так это и работает: стоит перейти черту, как что-то в тебе ломается, умирает. Перестаешь видеть разницу между врагами и друзьями. Остается только жестокость и злость.

Оксана снова намылила руки, смыла пену, тщательно вытерлась и вошла в дом.

На плите булькала тушеная картошка. На круглом столе, покрытом потертой клеенкой, ждали тарелки, ложки, нарезанный уголками хлеб, огурцы и помидоры.

– Ты чего так долго?

– Прости, мам. У Лики заигрались.

Мать помешала картошку, выключила горелку, завинтила вентиль газового баллона.

– Давай тарелку. – Протянутая рука дрожала.

Оксана подала матери тарелку, вглядываясь в ее лицо. Под глазами набрякли лиловые мешки, прибавилось морщин.

Я не убегу, клянусь здоровьем матери.

Сколько раз они с девчонками бросались словами, не думая о последствиях?

Оксана взяла ложку и попробовала обжигающую картошку.

– Ма, очень вкусно, – сказала она, думая об Азе и щенках в коробке из-под обуви.

Мать вымученно улыбнулась, села за стол, отодвинув стул как можно дальше от Оксаны, будто ей неприятно находиться с дочерью в одной комнате.

Из больницы мама вернулась похудевшая и осунувшаяся. Не надо быть врачом, чтобы понять: лучше ей не стало.

Оксана ела картошку и думала о том, как они с девчонками отдадут ведьме то, что она хотела. Если понадобится, то Оксана голыми руками запихает гнилое мясо прямо в глотку твари. Ничего страшного, мыла и воды хватит, чтобы смыть с рук грязь.

– Готовы?

Девчонки переглянулись, кивнули. Надя первой подошла к низкому крыльцу, глубоко вдохнула, выдохнула, подняла ногу (на голени зачесался комариный укус) и шагнула точно в круг, нарисованный белым мелом на досках. Отодвинула щеколду. Открыла дверь. Из дома пахнуло застоявшейся мочой, гнилью и страхом. Надя подошла к невысокому порогу и перешагнула, встав в другой круг. Кивнула: можно идти. Оксана поднялась на крыльцо и тоже встала в круг. Надя прошла в комнату. Девчонки двигались, боясь выйти за пределы кругов, нарисованных цветными мелками вплотную друг к другу.

Лика осталась на улице на случай, если что-нибудь стрясется. Они теперь кого-нибудь оставляли снаружи, если придется звать на помощь. Две недели назад уже совершили ошибку: Оксана закрыла дверь на щеколду, и ее заклинило, когда они все вместе были внутри. Ведьма хихикала, глядя на их испачканные страхом лица, пока они аккуратно, чтобы не разбить, вынимали стекло из окна, один за другим отжимая гвозди и убирая трухлявые рейки.

Зажав рот и нос ладонью, Надя подошла к жестяному ведру рядом с кроватью. Подняла его, стараясь не смотреть на лысое голое существо, сидящее на полу. Ведьма, казалось, их и не заметила. Вцепилась в покрытую пятнами ржавчины ножку у изголовья. Запястья стягивала веревка, крепко привязанная к пруту в спинке кровати. Длины веревки едва хватало, чтобы ведьма могла лечь на кровать и встать с нее, сделать шаг в сторону, чтобы справить нужду в ведро.

Оксана пристально наблюдала за ведьмой, сжимая в правой руке тяпку-культиватор. Глаза сузились. Девочка боялась, что тварь бросится на Надю, и хотела, чтобы это произошло и у той появилось право ударить ее тяпкой.

Надя вышла из дома, выплеснула содержимое ведра на огород, заросший сорняками, вернулась в дом. Взяла с края кровати садовые перчатки, заскорузлые от засохшей крови. Достала из пакета коробку с трупами, подошла к ведьме, не выходя за границы кругов, и поставила коробку рядом с ней.

– Это тебе на обед.

В душной комнате смрад разложения был непереносим, тошнота подкатила к горлу. Надя еле сдерживалась, но нельзя было показывать слабость. От этого зависела ее жизнь.

Существо на полу съежилось, заскулило, закрывая голову тощими руками, черными от грязи. Что-то прошептало в сжатый кулачок.

Надя наклонилась, стараясь расслышать. Плечи и голова оказались за границей круга.