Крестики повесили на ведьму. Она вела себя тихо, послушно. От тощего тела накатывали волны жара. Заражение крови, гангрена, истощение, обезвоживание. Любой из диагнозов подошел бы. От девочки в майке с жирафом из пайеток не осталось ничего. К кровати жалось мычащее существо, покрытое гноящимися язвами. Душную комнату в брошенной даче заполняла вонь заживо разлагающегося тела. Так пахли солдаты из госпиталя. До сих пор пахли. Надя чувствовала запах через землю. Она нежилась в смраде, когда приходила ночами пить Светины кошмары, с каждым днем становившиеся все страшнее и безумнее.

Надя даже думала, что ее придется тащить, но нет, Света шла, низко опустив голову и плечи.

На пути к пепелищу им никто не встретился, товарищество спало.

– Дальше я сама.

Надя взяла тварь за предплечье и повела к развалинам. Ночь стала плотнее, тьма сгустилась. На участке не стрекотали сверчки, не пищали летучие мыши. Мертвая земля, мертвый дом. Ее земля, ее дом.

Вот и все. Конец. Надя расслабилась, на секунду ослабив хватку. Света взвыла, высвободила руку и бросилась на нее, вцепилась в волосы и повалила в бурьян. Надя зашипела от злости, удары сыпались на нее как камни. Света не думала о свободе – она хотела убить, уничтожить. Надя ударила ее в лицо, хрустнул нос, но противница будто и не заметила. Они покатились по земле, шипя, царапаясь, избивая друг друга.

Надя извернулась, уперлась ногой Свете в живот и отбросила ее. Девочка отлетела к бревнам. Затрещало дерево. Света застонала, попыталась встать, но из погреба высунулась длинная костлявая лапа, схватила ее за ногу и потащила вниз. Света скулила и извивалась, цеплялась за кирпичи и бревна, но хватка не ослабевала. Наконец ей удалось схватиться за бревно, и Наде показалось, что ее жертва сумеет выбраться. Но Света закричала, сорванные ногти застряли в обугленном дереве, и она провалилась во тьму.

Надя сплюнула кровь, подползла на коленях к яме. Вытерла рукавом рот, прошептала:

– Спасибо, мама.

– Клянусь, что никому не расскажу о штабе, ведьме и том, что мы сделали.

Девчонки повторяли друг за другом слова клятвы. На черневшую под ногами мураву капала кровь из неглубоких порезов на ладонях, нанесенных перочинным ножом.

Надежда, Анжелика, Оксана. Лучшие подруги с мая до сентября.

Девчонки уходили прочь, а Надя еще долго стояла рядом с пепелищем, где пять лет назад ее настоящая мама обменяла своего ребенка на чужого.

Звезды мерцали, обещали жизнь, полную приключений. Надя купила себе еще немного детства, украв частички двух душ. Девчонки вырастут, станут взрослыми, родят своих детей, но то, что они сделали этим летом, навсегда останется с ними. Определит будущее, повлияет на поступки. Частица их детства, трепещущая в гнезде из скорлупы. Они будут рисовать бесполезные круги всю жизнь, стараясь защититься от огромного страшного мира. Это справедливая цена. В конце концов, она показала им настоящую ведьму, позволила по играть в ее игру. Придумала ритуал с раскопкой могилы, наболтала, что, скормив ведьме убитую ее колдовством собаку, они вернут той проклятие. Позволила придумать одно из правил – как же глупо они выглядели, топчась в этих кругах. Надя улыбнулась, вспомнив, как рядом с пепелищем притворялась, будто ей страшно. Она сделала страхи и фантазии реальными. В ее игре не нужно было представлять, что дача – особняк из «Возвращения в Эдем», а яблоневый сад – лес, полный троллей. Все было по-настоящему. Возвращаясь ночью из штаба, она заходила к подругам, стояла у открытых окон, слушала дыхание спящих, перебирала их тревожные страшные сны или тяжелые от бессонницы мысли. Пыталась найти признаки раскаяния, сожаления. Купировала зарождающиеся желания рассказать все взрослым, насылая сны, в которых мертвые родители обвиняли Лику и Оксану в своей смерти под язвительный смех ведьмы.

Она их изменила, высосала их детство, сделала взрослыми. Они состарятся и умрут, но самая прекрасная их часть сохранится навсегда в ней.

– Во мне, – сказала Надя светлеющему небу.

Она стояла и думала, что когда-нибудь, когда ей надоест быть ребенком и она решит вырасти, то отправится к звездам. К тому времени наверняка люди придумают, как к ним добраться. Это была не ее мечта, а мертвой девочки. Хорошая мечта. Ее стоит воплотить в жизнь.

Надя грезила, пока небо не посерело, а звезды не погасли.

С первыми лучами восходящего солнца она вернулась домой. Легла рядом с мамой (та вздрогнула во сне), залезла под одеяло и прижалась к теплому телу. Теперь можно разрешить выздороветь Ликиной бабушке и Оксаниной маме. Даже дать свободу женщине, которая не была ей матерью, но чье тепло Надя с жадностью вбирала. Все равно скоро «родители» заметят, что она не растет. Но пока она будет наслаждаться последними днями лета. И не станет думать о том, что пора искать себе новых лучших подруг. Они найдутся, как и способ оставить их детьми. Ведь детство – самое прекрасное, что есть в жизни.

Екатерина Кузнецова

Очки, которые Ярик нацепил мне на нос, оказались ощутимо тяжелее привычных. Дужки туго обхватили голову. В правом ухе угнездилась капелька наушника.

– Ну как, Миш? Не давит?

Я провел пальцами по необычно толстой оправе и обнаружил коробочку, прицепившуюся к правой дужке. Нашел косые отверстия микрофона, выпуклую полукруглую линзу камеры и непонятную металлическую решетку. Нащупал торчащий сзади тумблер выключателя.

– Слегка некомфортно, – признался я. – Из-за наушника. Все-таки без него лучше слышно, а это важно…

– Ничего, – успокоил брат. – Дело привычки. Скоро ты убедишься, что оно того стоит.

Руки Ярика источали привычную смесь запахов жидкого мыла, пота и сладкого мужского парфюма, который мне никогда не нравился. Он пару минут колдовал с прибором на очках, шумно дыша над самым ухом, потом щелкнул тумблером – и наушник ожил.

– Загрузка системы. Активация модулей, – прошелестел приятный женский голос, который я мгновенно узнал.

– Это что, Нина?

– А то, – довольно отозвался Ярик. – Шестьдесят часов у микрофона, два гига записей. Потом голос придется синтезировать, ради экономии памяти. С расширением базы понадобится большой объем и лицензия на использование синтезатора речи, так что пока работаем, с чем можем. Впрочем, это не главное. Я дал программе ее имя.

– Как романтично, – фыркнул я.

– В любви и на войне все средства хороши…

Я знал, что он улыбается – со временем это начинаешь определять по голосу.

– Главное, чтобы она работала, Ромео.

Он шаркнул стулом по полу.

– Координаты действуют по принципу часов. Думаю, ты быстро разберешься…

– Часов?

– Представь, что ты стоишь в центре большого циферблата, тогда прямо перед тобой двенадцать часов, справа и слева, соответственно, три и девять…