у него прошла аллергия и голос изменился и стал глубже. Мой тоже изменился. Так мне говорила мама: «Ты говоришь как мужчина». Говорить как мужчина было куда проще, чем быть мужчиной.

Выходя из воды, я поймал на себе взгляд какой-то девушки. Она улыбнулась.

Я улыбнулся в ответ.

– Привет. – И помахал ей.

– Привет. – Она помахала в ответ. – Ты из Остинской школы?

– Да.

Мне показалось, что она хочет поговорить, но я не знал, что еще сказать.

– Какой класс?

– Двенадцатый.

– А я в девятом.

– Выглядишь старше, – заметил я.

Она улыбнулась.

– Рано повзрослела.

– А я все никак, – ответил я.

Это ее рассмешило.

– Пока! – попрощался я.

– Пока, – повторила она.

Взрослый. Мужчина. Что это вообще значит?

Я пошел к дому Данте и постучал в дверь. Открыл Сэм.

– Здравствуйте, – сказал я.

Сэм выглядел спокойным и счастливым.

– Здравствуй, Ари. А где Ножка?

– Дома. – Я потянул краешек мокрого полотенца, висевшего у меня на плече. – Я из бассейна.

– Данте будет завидовать.

– Как он?

– Хорошо. Уже лучше. Ты что-то давно не заходил. Мы по тебе скучали. – Он повел меня в дом. – Данте у себя. – Он замялся и добавил: – У него гости.

– А, – удивился я. – Я могу прийти попозже.

– Да ерунда. Давай, поднимайся.

– Не хочу ему мешать.

– Не говори глупостей.

– Я могу прийти попозже. Я просто так зашел. Возвращался из бассейна…

– Там только Дэниел, – сказал Сэм.

– Дэниел?

Видимо, он заметил, как переменилось мое лицо.

– Тебе он не особенно нравится, да?

– Он бросил Данте, когда на него напали, – сказал я.

– Ты слишком строг к окружающим, Ари.

Эти слова меня ужасно разозлили.

– Передайте Данте, что я заходил, – сказал я.

Семнадцать

– Папа сказал, ты расстроился?

– Я не расстроился.

Входная дверь была открыта, и Ножка громко лаяла на проходящую мимо собаку.

– Подожди минуту, – сказал я. – Ножка, прекрати!

Взяв телефон, я прошел на кухню и сел за стол.

– Так вот, – продолжил я. – Короче, я не расстроился.

– Ну, думаю, папе было виднее.

– Ладно. Но какая, к чертям собачьим, разница?

– Видишь. Ты и правда расстроен.

– Я просто был не в настроении видеть твоего Дэниела.

– А тебе-то он что сделал?

– Ничего. Просто он мне не нравится.

– Разве мы не можем дружить все вместе?

– Этот ублюдок оставил тебя умирать, Данте.

– Мы это уже обсудили. Все в порядке.

– Тогда ладно. Отлично.

– Ты ведешь себя как псих.

– А ты иногда несешь полную ересь, Данте, ты в курсе?

– Слушай, – сказал он. – Сегодня вечером мы идем на вечеринку. И я бы хотел, чтобы ты пошел с нами.

– Я подумаю, – сказал я и повесил трубку.

Спустившись в подвал, я стал тягать гантели и занимался до тех пор, пока тело не заныло от боли. Боль была терпимой. Я сходил в душ, лег на кровать и просто лежал. А после, должно быть, уснул. Когда я проснулся, Ножка лежала рядом, положив голову мне на живот. Я погладил ее.

– Ты не голодный? – раздался в комнате мамин голос.

– Не-а, не особо.

– Уверен?

– Ага. А который час?

– Полседьмого.

– Ого. Видимо, я устал.

Мама улыбнулась:

– Может, перезанимался?

– Наверно.

– Что-то случилось?

– Нет.

– Точно?

– Просто устал.

– Ты не переусердствовал с гантелями?

– Нет.

– Когда ты расстроен, ты всегда идешь заниматься.

– Очередная твоя теория, мам?

– Это не просто теория, Ари.

Восемнадцать

– Тебе звонил Данте.

Я не ответил.

– Ты ему перезвонишь?

– Ага.

– Что-то ты последние дней пять только и делаешь, что с утра до ночи хандришь, сидя дома. Хандришь и тренируешься.

Хандрить. Я вспомнил, что Джина как-то раз назвала меня меланхоликом.

– Ничего я не хандрю. И я не только тренируюсь. Еще читаю. И думаю о Бернардо.

– Правда?

– Да.

– И что надумал?

– Хочу начать ему писать.

– Он отправлял обратно все мои письма.

– Серьезно? Ну, может, мои прочитает.

– Может быть, – сказала мама. – Стоит попробовать. Почему бы и нет?

– Ты перестала ему писать?

– Да, Ари. Мне было слишком больно.

– Логично, – сказал я.

– Только не расстраивайся, если он не ответит, хорошо? Не ожидай слишком многого. Папа однажды пытался его навестить.

– И как?

– Твой брат отказался с ним видеться.

– Он ненавидит вас с папой?

– Нет. Мне так не кажется. Думаю, он злится на самого себя. А еще ему стыдно.

– Ему пора повзрослеть. – Не знаю зачем, я ударил кулаком об стену.

Мама уставилась на меня.

– Извини, – сказал я. – Не знаю, почему я это сделал.

– Ари?

– Что?

Ее лицо изменилось. На нем появилось серьезное, озабоченное выражение. Она не злилась, просто вошла в привычный суровый образ, который носила, играя роль матери.

– Что такое, Ари?

– Ты говоришь так, будто у тебя на мой счет есть очередная теория.

– Еще бы, куда я без них, – сказала она, и голос ее при этом был нежным, добрым, ласковым.

Мама встала из-за стола и налила себе вина. Затем достала две бутылки пива и поставила одну из них передо мной, а вторую – в центр стола.

– Папа читает, пойду схожу за ним.

– Что происходит, мам?

– Семейный совет.

– Семейный совет? Что это?

– Новая традиция, – сказала она. – С этого дня у нас их будет много.

– Мам, ты меня пугаешь.

– Отлично.

Она вышла из кухни. Я уставился на пиво, стоявшее передо мной, и коснулся ледяного стекла. Я не понял – могу ли выпить или должен просто смотреть? Вдруг это уловка?

Мама вернулась вместе с папой, и они сели напротив. Папа открыл сначала свою бутылку, затем мою; сделал глоток.

– У вас против меня какой-то заговор?

– Расслабься. – Папа отпил еще немного, пока мама потягивала вино. – Не хочешь выпить с родителями?

– Не особо, – признался я. – Это против правил.

– У нас теперь новые правила, – вставила мама.

– Что плохого в том, чтобы немного выпить со своим стариком? – сказал папа. – Это ведь не первое твое пиво, так в чем проблема?

– Это очень странно, – буркнул я, но глоток все же сделал. – Теперь довольны?

Папа серьезно на меня посмотрел.

– Я тебе когда-нибудь рассказывал о своих перестрелках во Вьетнаме?

– О да, – ответил я. – Я как раз вспоминал все те истории с фронта, которые ты рассказываешь мне по вечерам.

Папа потянулся и взял меня за руку.

– Согласен, я это заслужил.

Несколько секунд он сжимал мою руку в своей, потом отпустил.

– Мы были на севере. На севере Дананга.

– Ты служил там? В Дананге?

– Это был мой дом вдали от дома, – криво улыбнулся папа. – В общем, мы отправились на разведку. Несколько дней было затишье. Стоял сезон муссонных дождей. Господи,