– Нет, – ответил я. – Просто напали в переулке.

– Здесь? У нас в районе?

– Да. Вроде бы да.

Они ждали от меня продолжения, но я не мог продолжать.

– Пойду к нему, – сказал я.

Я не помнил, как вышел из дома.

Не помнил, как ехал в больницу.

Но вот я оказался возле Данте и смотрел на его раздувшееся, побитое лицо. Его невозможно было узнать. Я не мог даже разобрать, какого цвета у него глаза. Помню, как взял его за руку и прошептал его имя. Он едва ли мог говорить. Едва ли мог видеть – так распухли веки.

– Данте.

– Ари?

– Я здесь.

– Ари? – прошептал он.

– Я должен был быть рядом, – пробормотал я. – Ненавижу их. Ненавижу.

Я в самом деле их ненавидел. Ненавидел за то, что они сделали с его лицом и с его родителями.

Я должен был быть рядом. Должен был.

Я почувствовал, как его мама коснулась моего плеча.

Потом сел с его родителями. Мы просто сидели.

– С ним все будет в порядке, правда?

Миссис Кинтана кивнула.

– Да, но… – Она посмотрела на меня. – Ты продолжишь с ним дружить?

– Обязательно.

– Несмотря ни на что?

– Несмотря ни на что.

– Ему нужен друг. Всем нужны друзья.

– Мне тоже нужен друг, – сказал я. Такого я еще никогда не говорил.

В больнице было нечего делать – разве что сидеть и смотреть друг на друга. Говорить никому не хотелось.

Когда я собрался уходить, родители Данте пошли меня провожать. Мы вышли во двор. Миссис Кинтана посмотрела на меня и сказала:

– Тебе стоит знать, что случилось.

– Вам не обязательно мне рассказывать.

– Мне кажется, обязательно, – ответила она. – Есть свидетельница – пожилая женщина. Она рассказала обо всем полиции. – Я знал, что плакать миссис Кинтана не станет. – Данте целовался в переулке с мальчиком. Мимо проходили какие-то парни и заметили их. А потом… – Она попыталась улыбнуться. – В общем, ты видел, что они сделали.

– Ненавижу их, – повторил я.

– Сэм говорит, что ты знал про Данте.

– Есть в мире вещи и похуже, чем парень, которому нравится целоваться с парнями.

– Да, есть, – согласилась она. – Гораздо хуже. Можно я тебе кое-что скажу?

Я улыбнулся и пожал плечами.

– Мне кажется, Данте в тебя влюблен.

Данте был прав. Она в самом деле знала все.

– Да, – сказал я. – Хотя, может, и нет. Вроде ему нравится тот парень.

Сэм посмотрел мне в глаза.

– Вероятнее всего, тот парень – просто подвернувшаяся замена.

– Замена? В смысле меня?

Он неловко улыбнулся.

– Прости. Не стоило мне этого говорить.

– Все в порядке.

– Это непросто. Я… Черт возьми, пока я в полной растерянности.

Я улыбнулся ему.

– Знаете, что самое худшее во взрослых?

– Нет.

– Они не всегда остаются взрослыми. Но это-то мне в них и нравится.

Он обнял меня и прижал к себе. А потом отпустил.

Миссис Кинтана молча за нами наблюдала. Потом спросила:

– Ты знаешь, кто он?

– Кто?

– Тот его мальчик.

– Кажется, да.

– И тебе все равно?

– А что мне делать? – Я слышал, как дрожит мой голос, но плакать не собирался. С чего мне вдруг плакать? – Я не знаю, что делать. – Я посмотрел на миссис Кинтану, затем на Сэма. – Данте – мой друг.

Я хотел сказать им, что у меня никогда не было друзей. Настоящих – никогда. Пока я не встретил Данте. Хотел сказать, что даже не догадывался о существовании таких людей, как он, людей, которые смотрят на звезды, знают секреты воды, знают, что птицы принадлежат небесам и что созданы они для полета, а не для того, чтобы в них стреляли глупые и злые мальчишки с ружьями. Я хотел сказать им, что Данте изменил мою жизнь и что я никогда не стану прежним – никогда. И что почему-то мне кажется, что именно Данте спас мне жизнь, а не наоборот. Хотел сказать, что он первый человек, не считая моей мамы, с которым я заговорил о своих страхах. Я хотел сказать им столько всего, но не мог произнести ни слова, поэтому просто глупо повторил:

– Данте – мой друг.

Миссис Кинтана посмотрела на меня и, наверное, улыбнулась бы, не будь ей так грустно.

– Мы с Сэмом были правы насчет тебя. Ты и правда самый милый мальчик на свете.

– После Данте, – сказал я.

– После Данте, – повторила она.

Они проводили меня до машины. И тут я понял, о чем не спросил.

– А что стало с тем парнем?

– Он убежал, – сказал Сэм.

– А Данте – нет.

– Данте – нет.

И тут миссис Кинтана наконец не выдержала и заплакала.

– Ну почему он не убежал, Ари? Почему он просто не убежал?

– Потому что это Данте, – ответил я.

Четыре

Я не знал, что сделаю то, что сделал. Я ничего не планировал. И не обдумывал. Иногда мы делаем что-то не потому, что думаем, а потому, что чувствуем. Потому, что чувства нас переполняют. И в такие мгновения мы себя почти не контролируем. Возможно, разница между мальчишкой и мужчиной в том и состоит, что мальчишки не могут справиться с ужасающими чувствами, которые испытывают. А мужчины могут. В тот день я вел себя как мальчишка. Мужчиной я не был ни на йоту.

Я был мальчишкой. И я свихнулся. Обезумел.

Сев в машину, я поехал прямиком в аптеку, где работал Данте. Я вспомнил наш разговор. Вспомнил, как звали того парня. Дэниел. Я зашел в аптеку и тут же его увидел. На нем был бейдж с именем. «Дэниел Г.». Данте говорил, что хочет поцеловать его. Он стоял за прилавком.

– Я Ари, – сказал я, и в глазах его мелькнул ужас. – Друг Данте.

– Я знаю, – ответил он.

– Думаю, тебе стоит взять перерыв.

– Я не…

Я не стал выслушивать его жалкие оправдания.

– Я выйду на улицу и буду ждать тебя там. Ровно пять минут. И если ты не выйдешь, то я вернусь и надеру тебе задницу прямо здесь, на виду у всего гребаного мира. А если тебе кажется, что я этого не сделаю, то хорошенько посмотри мне в глаза.

С этими словами я вышел из аптеки и стал ждать. Не прошло и пяти минут, как он вышел следом.

– Давай прогуляемся, – сказал я.

– Мне нельзя отходить надолго, – пробормотал он, но за мной пошел.

– Данте в больнице.

– Ой.

– «Ой»? Ты даже не навестил его.

Он молчал. Мне хотелось выбить из него всю дурь прямо здесь и сейчас.

– Тебе что, нечего сказать, придурок?

– А что мне говорить?