Затем она достала два подноса с кексами, выпеченными в формесердечка, и еще один, с красиво разукрашенным печеньем. Она приготовилаугощение для всех, но постаралась скрыть это от Джейн и сказала ей, что печетдля школьного праздника. Она и вправду припасла кое-что для праздника, но этоугощение — особенное, ведь оно предназначалось для учеников «ее» второгокласса.

— И вот что мне хочется сказать вам напоследок: я оченьвас люблю и всей душой горжусь вами, вы замечательно учились весь год… и ясовершенно уверена, что вы добьетесь таких же успехов, когда перейдете в третийкласс и продолжите занятия, но уже вместе с миссис Райе.

— Миссис Фаин, а вы больше не будете нас учить? —донесся тоненький голосок с последней парты, и маленький черноволосый мальчик стемными глазами грустно поглядел на нее, сжимая в одной руке «валентинку», а вдругой кекс. Он не решился съесть его, ведь кекс такой красивый.

— Нет, Чарли, не буду. Мне придется уехать на какое-товремя. — На глазах у нее все же выступили слезы. — И я буду ужасно повам скучать. Но когда-нибудь мы снова с вами встретимся. С каждым из вас. Незабывайте об этом… — Она глубоко вздохнула, уже не пытаясь скрыть своихслез. — И поцелуйте за меня при встрече мою дочку Джейн. — Сидевшаяна первой парте девочка, Нэнси Фаррелл, громко всхлипнула, а затем подбежала кЛиз и обвила ее шею руками.

— Миссис Фаин, пожалуйста, останьтесь… Мы так васлюбим…

— Нэнси, я бы с радостью. Честное слово, мне совсем нехочется… но, похоже, придется… — Дети потянулись вереницей к ее столику, и Лизобняла и расцеловала всех по очереди. — Я люблю вас. Всех до единого.

Тут прозвенел звонок. Лиз глубоко вдохнула воздух ипосмотрела на детей. Кажется, пришло время отправляться на общешкольныйпраздник. Но они продолжали стоять, очень серьезно глядя на нее, а БиллиХитчкок спросил, будет ли она навещать их.

— Если удастся. Билли.

Он кивнул, и ребята выстроились в коридоре как никогдаровненько, держа в руках пакетики с угощением и «валентинки». Они все смотрелина Лиз, и она улыбнулась. Теперь она навеки стала частичкой каждого из них. Оназастыла, глядя на ребят, и тут появилась Трейси, которая сразу же поняла, чтопроисходит. Она заранее знала, что последний день занятий окажется оченьтрудным для Лиз.

— Как все прошло? — спросила она шепотом.

— Кажется, неплохо. — Лиз высморкалась и вытерлаглаза, и Трейси ласково обняла ее.

— Ты им сказала?

— Не так чтобы прямо. Я сослалась на то, что уезжаю.Но, по-моему, можно считать, что сказала. Кое-кто из них понял, что я имею ввиду.

— Ты сделала им прекрасный подарок вместо того, чтобытихо исчезнуть из их жизни.

— Я ни за что не могла бы так с ними поступить. И ни скем другим тоже. — Именно поэтому Лиз была глубоко благодарна Руфи за то,что та заехала к ней по дороге в аэропорт. Пришла пора прощаться со всеми, иЛиз ни за что не хотела упускать возможность сделать это. Ей трудно далосьрасставание с учителями, когда наступило время уходить из школы, и она повезлаДжейн домой, чувствуя, что силы у нее совсем на исходе. Джейн вела себя тактихо, что Лиз испугалась: она подозревала, что дочка узнала о ее «Дне святогоВалентина» и рассердилась на нее. Джейн все еще старалась не думать о том, чтонеминуемо произойдет вскоре.

— Мама? — Лиз остановила машину возле дома иповернулась к дочке. Ей еще ни разу в жизни не приходилось видеть стольмрачного детского личика.

— Да, солнышко?

— Тебе ведь так и не становится лучше?

— Ну, может быть, чуть-чуть. — Ей не хотелосьговорить Джейн правду ради ее же блага, но обе понимали, что эти слова — обман.

— Неужели они не могут придумать что-нибудьособенное? — И впрямь, ведь случай из ряда вон выходящий:

Джейн восемь лет, и она вот-вот потеряет свою любимую маму.Так почему же никто не приходит ей на помощь?

— Я прилично себя чувствую. — Джейн кивнула, но пощекам ее потекли слезы, и Лиз проговорила хриплым шепотом:

— Мне очень больно расставаться с тобой. Но я всегдабуду присматривать за тобой, за папой и за Алексом. Помни, я всегда будурядом. — Джейн кинулась к ней в объятия, и они еще долго сидели в машине,а потом отправились в дом, держась за руки. Казалось, что Джейн стала чуть лине больше своей мамы.

В тот же день к ним заглянула Трейси и позвала Джейнпогулять в парке, пообещав угостить ее мороженым. Впервые за несколько месяцевЛиз увидела, что девочка уходит из дома с легким сердцем, и почувствовала, чтоони с дочкой стали ближе друг другу, чем когда-либо за время с начала ееболезни. Теперь все будет лучше. Не легче, но все-таки лучше.

Достав четыре листа бумаги, она написала каждому из родныхписьмо, пусть не длинное, но в нем ей удалось сказать дорогим ей людям о том,как сильно она их любит, и о том, как много они для нее значат и как ей горькорасставаться с ними. Письмо для Берни, для Руфи, для Джейн и для Александра.Последнее далось ей труднее всех, потому что малыш никогда не сможет толкомузнать, какая у него мама.

Она вложила эти письма в свою Библию, убрала ее на место, вящик столика, и почувствовала, что у нее отлегло от души. Мысль о том, что онадолжна это сделать, не давала ей покоя долгое время. Вечером Берни вернулсядомой, они собрали вещи для поездки в Стинсон-Бич и на следующее утро вприподнятом настроении пустились в путь.

Двумя неделями позже, первого июля, Лиз должна была поехатьв город на очередной сеанс химиотерапии, но впервые отказалась это сделать.Накануне она сказала Берни, что ей не хочется в больницу. Поначалу он ударилсяв панику, а потом позвонил Йохансену и спросил, как теперь быть.

— Она говорит, что тут очень хорошо и ей не хочетсясидеть в одиночестве. Вероятно, она потеряла надежду на выздоровление, какпо-вашему? — Берни дождался, пока Лиз ушла с Джейн на прогулку. Они частоходили к морю и сидели там, глядя на волны, а порой Джейн сама брала Александрана руки. Лиз уверяла, что во время прогулок ей не нужна помощь, она по-прежнемуготовила на всех и всячески заботилась о малыше. А Берни всегда оставалсяпоблизости, чтобы помочь ей, и Джейн очень нравилось ухаживать за братиком.

— Это вполне возможно, — согласился врач. — Ивряд ли мне стоит объяснять вам, что, если вы и заставите ее явиться на сеансхимиотерапии, это ничего уже не изменит. Пожалуй, ей будет совсем не вреднопожить еще недельку на приволье. Давайте отложим сеанс дней на семь.

Попозже, днем, Берни рассказал Лиз о предложении врача,признавшись, что позвонил ему, и она отругала его, но при этом с лица ее несходила улыбка.

— Знаешь, на старости лет ты вдруг сделался ужаснымхитрюгой.

Она потянулась к мужу, чтобы поцеловать его, и емувспомнились счастливые времена и тот день, когда он впервые отправился вСтинсон-Бич к ней в гости.