Они перемолвились лишь парой слов, и поутру Берни поехалдомой, а его отец в гостиницу, чтобы принять душ и переодеться. Руфь уже началаготовить завтрак для детей, а Трейси взялась сделать необходимые звонки. Онапередала Берни, что Пол Берман прилетит в Сан-Франциско в одиннадцать утра,чтобы поспеть к полудню на похороны. Они решили похоронить Лиз в тот же день,по еврейскому обычаю.

Руфь приготовила белое платьице для Джейн, а Александрдолжен был остаться дома с приходящей няней, которую Лиз раньше иногдананимала. Малыш не понимал, что происходит в доме, и ходил вразвалку вокругстола на кухне, покрикивая: «Маммм… маммм… маммм…» Так он всегда называл Лиз, иэто словечко опять повергло Берни в слезы. Руфь похлопала его по плечу и велелаему прилечь ненадолго, но Берни подсел к столу рядышком с Джейн.

— Привет, солнышко. Тебе очень плохо? — А комусейчас хорошо? Но спросить все-таки нужно. Ему тоже плохо, и Джейн этопонимает. Плохо им всем. Она пожала плечами, и ее маленькая ладошка прижалась кего руке. По крайней мере, никто больше не спрашивает, почему с Лиз и с нимиприключилась такая беда. Взяла и приключилась. Им ничего не остается, каксмириться. Лиз больше нет. Но она хотела, чтобы они научились жить без нее.Берни нисколько в этом не сомневался. Только как это сделать? Вот в чем всяштука.

Берни вспомнил, что у Лиз хранилась Библия, которую онаиногда читала, и решил; пусть во время похорон прозвучит двадцать третийпсалом. Зайдя в спальню, он взял Библию в руки и почувствовал, что она сталатолще, чем прежде, и тут к его ногам, выскользнув, упали четыре письма. Оннаклонился, подобрал их и увидел, что это за письма. Не пытаясь сдержать поток слез,он прочел свое, затем позвал Джейн и вслух прочитал ей прощальное посланиемамы. Он отдал Руфи письмо, которое Лиз написала для нее. А то, чтопредназначалось Александру, он уберет и достанет его лишь через много лет.Берни решил, что будет его хранить до тех пор, пока Александр не подрастет какследует и сможет понять его смысл.

День нескончаемой боли, неизбывной нежности, незабываемыйдень памяти. Во время похорон Пол Берман все время стоял рядом с Берни, а тоткрепко держал Джейн за руку. Отец Берни поддерживал Руфь, и все плакали, а кгробу все шли и шли друзья, соседи и сотрудники Лиз. Директор школы сказал, чтовсе они будут тосковать по ней, а Берни растрогался, заметив, что в толпе оченьмного работников магазина «Вольф». Какое множество людей, любивших Лиз, будеттеперь грустить о ней… но их горе несравнимо с тем, что выпало на долю ее мужаи осиротевших детей. «Когда-нибудь мы снова встретимся», — пообещала онакаждому из них. С теми же словами она обратилась к своим ученикам в последний деньзанятий… который назвала Днем святого Валентина… Она дала им обещание. Бернинадеялся, что так оно и будет… ему очень хотелось увидеться с ней снова… очень…но сначала ему придется вырастить двоих детей… И, слушая, как звучат строкидвадцать третьего псалма, он стоял, сжимая руку Джейн в своей, отчаянно горюя отом, что Лиз не смогла остаться с ними, заливаясь слезами от тоски по ней. НоЭлизабет О'Райли-Файн покинула их навсегда.

Лу пришлось улететь в Нью-Йорк, а Руфь задержалась вСан-Франциско на три недели и уговорила Берни отпустить после этого детей к нейв гости хотя бы ненадолго. На дворе еще только конец июля, и заняться им нечем.Со временем Берни придется вернуться к работе, и Руфь считала, что это пойдетему на пользу, хоть и держала свое мнение при себе. От дома в Стинсон-Бич ониотказались, и, пока Берни будет на работе, детям ничего не останется, каксидеть дома с приходящей няней.

— И к тому же тебе необходимо наладить быт,Бернард. — Руфь замечательно ласково обходилась с ним, но Берни нередкосрывался. Он досадовал на судьбу, которая так жестоко с ним обошлась, и емухотелось выместить на ком-нибудь свое недовольство, а кроме матери, никто неподворачивался под руку.

— Черт возьми, о чем ты толкуешь?

Дети уже легли спать, а Руфь только что вызвала такси, чтобывернуться к себе в гостиницу. Она по-прежнему ночевала в «Хантингтоне», зная,что и сыну, и ей самой необходимо каждый день хоть недолго побыть наедине ссобой. По вечерам она укладывала детей в постель и отправлялась в гостиницу,чувствуя облегчение. Но сейчас он стоит и сверлит ее злобным взглядом. Он явнонабивается на ссору, только Руфи не хотелось бы с ним ругаться.

— Ты не понимаешь, о чем я веду речь? По-моему, тебе непомешало бы переехать куда-нибудь в другое место. Сейчас вполне удачное времядля того, чтобы переселиться в Нью-Йорк, а если с этим все же придетсяпогодить, переберитесь хотя бы в другой дом. Здесь все напоминает вам о Лиз.Джейн каждый день подолгу простаивает у шкафа с маминой одеждой, вдыхая ароматее духов. Стоит тебе сунуться в комод, и ты тут же натыкаешься то на сумочку,то на шляпку, то на парик. Нельзя же так себя терзать. Вам надо уехать отсюда.

— Никуда мы не поедем. — Руфи показалось, что сынвот-вот затопает на нее ногами, но она решила не сдаваться.

— Не глупи, Бернард. Ты только мучаешь детей. И себясамого.

— Что за чепуха. Это наш дом, и мы из него не уедем.

— Он не ваш, ты просто снимаешь его. Да и что в немтакого особенного? — В этом доме жила Лиз, благодаря этому он стал особенным,и Берни не находил в себе сил расстаться с ним. Пусть все вокруг говорят чтоугодно, пусть это кажется им ненормальным. Берни не хотелось убирать вещи Лизили ее швейную машинку. Ее кастрюли и сковородки по-прежнему стояли напривычных местах. Несколькими днями раньше к ним заходила Трейси и призналась вразговоре с Руфью, что в свое время прошла через такое же испытание и смоглараздать вещи мужа лишь через два года после его смерти. Но Руфь все равнотревожилась. Это не на пользу никому из них. Она была совершенно права, ноБерни ни в какую не хотел ее слушать. — Позволь мне хоть забрать детей вНью-Йорк на несколько недель, пока у Джейн не начнутся занятия в школе.

— Я подумаю на эту тему. — И он действительноподумал и отпустил их. Они уехали в конце недели, так и не оправившись от шока,и после этого Берни стал задерживаться на работе до девяти, а то и до десятичасов вечера. Вернувшись домой, он подолгу сидел в кресле в гостиной, уставясьв пространство, и мысли его устремлялись к Лиз. Он откликался, наверно, толькона десятый звонок телефона, когда мать звонила ему.

— Бернард, тебе нужно нанять женщину для присмотра задетьми. — Руфи хотелось, чтобы он заново наладил распорядок жизни, а Бернихотелось, чтобы она оставила его в покое. Будь у него склонность к выпивке, онсделался бы алкоголиком, но он ни разу даже не взялся за бутылку, а все сиделбез дела в каком-то тупом оцепенении и ложился спать не раньше трех часов ночи.Постель, в которой больше не было Лиз, стала ему ненавистна. А утром, с трудомдобравшись до «Вольфа», он уходил к себе в кабинет и так же бессмысленно сиделтам. Берни находился в состоянии шока, и Трейси первой догадалась об этом, ноникто почти ничем не мог ему помочь. Она велела ему звонить в любое время,когда захочется, но он ни разу этого не сделал. Трейси неизменно вызывала унего воспоминания о Лиз. Вот и теперь он опять стоял у шкафа, вдыхая запах еедухов, совсем как Джейн.