Восточной реке отливом крутило мусорную баржу. Что она станет делать со своей жизнью, раз теперь сбросила этот тягостный груз?

Ей не осталось времени поразмыслить над этим вопросом, потому что приехала Фиби. Теперь уже Луиза больше не могла сомневаться, кому из немногих существ в ее заброшенной жизни она может наконец принести немедленную и бесспорную пользу.

Айрин и Уолтер

Май – август 1962

Поскольку выставки в «Галерее Креймер» прославили Уолтера Трейла, многие допускали, что его открыла Айрин Креймер. На самом же деле он к ней пришел поздно – меньше чем за год до того, как умер Моррис, когда за спиной у него уже были тридцать лет занятий живописью.

Айрин о нем слышала задолго до этого и видела его работы на групповых выставках и в частных собраниях. Ей никогда не выпадала возможность оценить его творчество в целом.

Хотя Айрин исполнилось всего тридцать четыре, когда она открыла в северном предместье свою галерею, произведениями искусства она уже торговала двенадцать лет – с тех самых пор, как окончила четыре семестра истории искусства в «Новой школе»[95]; другого формального образования у нее не было. Его она финансировала секретарской работой по совместительству. Отец ее, начавший с билетера, а к выходу на пенсию владевший шестью кинотеатрами, мог бы оплатить учебу на юридическом, медицинском или предпринимательском; торговля искусством для него означала высокие риски и неясную прибыль. Свою дочь он недооценивал: Айрин могла бы преуспеть почти во всем, чем бы ни занялась. Были у нее и способности, и честолюбие, и обыкновенно она знала, чего хочет. (Помимо этого, у нее была миниатюрная, безупречно умеренная фигурка с тонкой талией и прелестное личико, которому иногда могли придать некую тающую красоту широко раскрытые карие глаза.)

Учась в Новой школе, Айрин познакомилась с Марком Креймером – тот был на десять лет ее старше, преуспевающий общественный бухгалтер со слабостью к высокой культуре. Он убедил ее покинуть Бронкс. Из их краткого брака она узнала, что половая искренность мужчины своей подспудной целью может иметь пленение и заточение. Вскоре Марк уже хотел, чтобы она сидела дома и оставалась чудесной собой, не заботясь о том, что это ее чудесное «я» требует большего. После своего второго года обучения Айрин устроилась работать ассистенткой к Марте Джексон[96]. Это означало, что она не сможет ездить с Марком в Европу, на Багамы, в Солнечную долину[97]. В этом она видела мало смысла, а он – наоборот. Когда они разводились в 1952-м, она ему сказала:

– Не плати мне алименты, выплати единовременно. Мы оба от этого выиграем. – Его подсчеты доказали ее правоту. Он занял те деньги, которых она хотела. Он был премного благодарен за то, что пять лет платил за ее жилье.

Айрин принялась скупать живопись, которую продавала из своей квартиры. Занималась она преимущественно европейцами – американцами тогда все еще брезговали как либо чересчур знаменитыми (и слишком дорогими), либо как неизвестными. Поскольку ей нужно было возвращать капиталовложения в краткие сроки, она оставила открытие неоткрытого на потом. Заключила несколько выгодных сделок; особо следует отметить ее приобретение в первый же год за шесть тысяч долларов двадцати двух гуашей Клее[98] (через год за эту же сумму она продала две из них). Пять лет ушло у нее на то, чтобы упрочиться как надежному дельцу с доступом к тем работам, какие ей хотелось бы продать, и покупателям, на кого она бы могла опираться. После этого она открыла маленькую галерею на Шестой авеню к югу от Пятьдесят шестой улицы, профинансировав ее своей собственной коллекцией как поручительством. Галерея едва себя поддерживала в коммерческом отношении, но вывела ее саму на люди, и Айрин создала себе завидную репутацию дальновидным выбором художников. (Она заявляла, что хороший делец обязан знать, как «покупать потенциал», – должен уметь видеть в произведениях, которые на самом деле рассматривает, творение, еще не воображенное даже самим художником.) Осенью 1961-го, когда она собрала двадцать лучших своих клиентов и представила им план новой галереи покрупнее, те без колебаний поддержали ее.

Очерк Морриса об Уолтере появился в «Новых мирах» в мае следующего года. Он уже побудил Айрин подписать себе этого художника, чей талант подтвердился, но он еще не стал модным. Своего младшего брата Айрин воспринимала всерьез, но также с небольшим скепсисом: она видела, как крепнут и вянут его прежние восторги. Когда опубликовали и превознесли статью Морриса (ее избрали для «Тенденций в американской живописи» того года), Айрин решила взглянуть на творчество Уолтера пристальнее.

То, что она увидела, привело ее в восторг, и живопись его она прежде избегала профессионально по коммерческим соображениям, а не из-за искусства. Свою оригинальность Уолтер носил странно; он был мастером под личиной, пусть даже та была личиной мастера. Его нельзя было отнести к абстракционистам, хотя их-то он и напоминал больше всего остального. В его фигуративности было что-то тревожно бесцеремонное – без этой вот непреклонности Хоппера или Шилера или стилизованности Ликтенстайна[99]. Раз теперь Айрин учредила собственную галерею, эксцентричность Уолтера перестала выступать препятствием. Айрин исходно стала дельцом, чтобы поощрять новое искусство. Теперь она имела возможность это делать.

Поскольку работы Уолтера ей нравились, Айрин воображала, что уже знакома с его творчеством, забывая, что та или иная случайная работа дает скверное представление о вселенной художника. Неделю Айрин собирала в уме ретроспективу Трейла, и чем больше она видела, тем больше оно ее чаровало. Начала она с галереи Уолтера, затем посетила коллекционеров, включая и тех, у кого хранились работы анималистического периода, и завершила обход у него в мастерской. При себе Уолтер держал больше сотни полотен и по крайней мере тысячу рисунков, многие – из числа лучших у него. Айрин провела среди них долгий день. Закончив, она знала, что открыла мир, являвший больше чем просто талант, ум и воображение. Оригинальность Уолтера напоминала первородный грех. Он заново изобрел сам акт живописи.

Уолтер при посещении Айрин в мастерскую не совался, позволив Фиби разыгрывать хозяйку. Женщины разговаривали между собой мало. Айрин поглотило ее исследование; Фиби сообразила, что лучше ее не отвлекать. Уходя, Айрин сказала:

– Он лучше любых моих о нем слов. Скоро с вами свяжусь.

Уолтеру никогда не было особого дела до успеха в обществе – успех он познал еще мальчиком. Ему всегда хватало уверенности в собственных способностях. Двадцать пять лет он удовлетворялся тем, что зарабатывал столько, чтобы хватало на большую мастерскую и